— Думаю, вам стоит на это взглянуть, — сказал он, протягивая руку.
На ладони лежал маленький кулон. Валландер полез за очками и сломал дужку. Он чертыхнулся и поднес очки к глазам, придерживая их рукой.
— Башмачок? Кулон в виде башмачка.
— Он был у нее на шее, — сказал Нюберг. — Или, вернее, был до убийства. Когда канат затягивали, замочек открылся. Кулон лежал рядом с блузкой. Врач нашел.
Мартинссон взял у Валландера кулон и повернулся к свету.
— Странная идея для кулона — башмак.
— А может быть, это след, — сказал Нюберг, — или подметка. Я как-то видел кулон в форме морковки. С бриллиантовым хвостиком. Каких только украшений не делают. Эта самая морковка стоила четыреста тысяч.
— Может помочь при идентификации, — сказал Курт Валландер. — Сейчас это самое важное.
Нюберг отошел в угол кладбища и тут же затеял свару с каким-то фотографом, снимающим горящую церковь. Валландер и Мартинссон остановились у заграждения, и тут они увидели Линду. Курт Валландер жестом подозвал ее.
— Значит, не могла усидеть, — сказал он. — Ну что ж, тогда присоединяйся.
— Что удалось узнать?
— Мы сами не знаем, что ищем, — медленно сказал Курт Валландер, — но что я знаю точно, так это то, что ни та, ни другая церковь не загорелись сами по себе.
— Сейчас пытаются установить, кто она — Харриет Болсон, — сказал Мартинссон. — Они позвонят сразу, как только что-нибудь прояснится.
— Я пытаюсь понять всю эту историю с канатом, — сказал Валландер. — Почему в церкви? И почему американка? Что все это значит?
— Несколько человек, минимум трое, но, скорее всего, больше, приходят поздно вечером в церковь, — сказал Мартинссон.
Курт Валландер прервал его:
— Почему больше? Двое убийц и одна убитая. Разве этого мало?
— Может, и достаточно. Я не уверен. Я поэтому и сказал — как минимум трое. Но может быть, и больше. Даже намного больше. Двери открыты ключом. Существует только два ключа от церкви, один у священника, другой — у старосты, у того, что упал в обморок. Оба ключа на месте. Значит, кто-то пользуется очень хорошей отмычкой либо просто-напросто имеет дубликат ключа.
Мартинссон помолчал.
— Какое-то общество, — продолжил он, — выбрало эту церковь для казни женщины по имени Харриет Болсон. Провинилась ли она в чем-то перед ними? Или это какое-то религиозное жертвоприношение? Кто они — сатанисты? Или еще какие-нибудь умалишенные? Мы пока не знаем.
— И еще одно, — сказал Валландер. — Эта бумажка, что я на ней нашел. Почему все остальное исчезло, а эта записка осталась?
— Может быть, они хотят, что мы ее идентифицировали. Это своего рода послание.
— Надо подтвердить как можно быстрее, что это именно она, — сказал Валландер. — Если она хотя бы раз была у зубного врача в этой стране, то мы узнаем, кто она.
— Этим занимаются, — сухо произнес Мартинссон, и Валландер понял, что он обиделся.
— Я тебя ни в чем не упрекаю. Какие получены сведения?
— Пока никаких.
— Надо всем вдолбить, насколько это важно.
— Я попросил вмешаться Стокгольм. Там у них есть один свирепый парень — может навести страх на кого угодно, хоть на директора ЦРУ.
— Это кто такой?
— Ты что, никогда не слышал о Тобиасе Яльмарссоне?
— Может быть. Лишь бы он понимал, что это как раз тот случай, когда и надо быть свирепым.
— Будем надеяться. И еще одно: кто-нибудь когда-нибудь видел украшение, изображающее башмак? Или сандалию? — Он покачал головой и пошел прочь.
Линда замерла — не ослышалась ли она?
— Что он сказал? Что вы нашли?
— Записку с именем и адресом?
— Нет, еще что-то.
— Кулон.
— Похожий на что?
— На след ноги.
— Он не так сказал.
— Башмак. А почему ты спрашиваешь?
Она не обратила внимание на его вопрос.
— Какой башмак?
— Может быть, сандалию.
Языки пламени то и дело взмывали в небо — ветер налетал порывами.
— Думаю, стоит тебе напомнить, что отец Анны перед своим исчезновением занимался тем, что делал сандалии. Вот и все.
Он не сразу понял, потом задумчиво наклонил голову.
— Хорошо, — сказал он. — Очень хорошо. Может быть, это куда-нибудь нас и приведет. Вопрос только куда.
38
Курт Валландер попытался отправить Линду домой спать, но она настояла, чтобы ей разрешили остаться. Она подремала пару часов на заднем сиденье и проснулась от того, что он настойчиво стучал в окно. Никогда он не научится этому искусству — будить людей ласково, подумала она. Начинает молотить в окно или за плечо трясти так, что рука чуть не отваливается. Он не будит человека, он выдергивает его из сна, как морковку.
Линда вышла из машины и поежилась — было довольно прохладно. На поле лежали клочья тумана. Церковь догорела, от нее остались только зияющие провалами окон закопченные стены. Густой дым все еще валил из-под рухнувшей кровли. Люди, похоже, никуда не уходили — они молча смотрели на то, что осталось от их церкви. Линда заметила старика, медленно отирающего сажу с могильного камня, и подумала, что эту картину она вряд ли забудет. Большинство пожарных уехали, остались только несколько человек, занимавшихся ликвидацией последних очагов возгорания. Мартинссона тоже уже не было — вместо него приехал Стефан Линдман. Он протянул ей бумажный стаканчик с кофе. Отец вышел за заграждение и беседовал с каким-то журналистом.
— Пейзаж здесь совсем другой, чем, скажем, в Вестеръётланде или Херьедалене, — сказал он. — Как будто Швеция здесь кончается. Сползает в море и исчезает. И вся эта глина, туман… Так странно. Что ж, попытаемся найти свое место и в чуждом пейзаже.
Линда пробормотала что-то невнятное. Туман как туман, глина как глина, подумаешь.
— Что насчет этой женщины? — вслух спросила она.
— Ждем ответа из США. Уже ясно, что она не гражданка Швеции.
— А может быть, это вовсе и не ее имя в записке?
— Нет. Это вряд ли. Зачем убийцам оставлять записку с чужим именем? Это неразумно. Тогда проще вообще ничего не оставлять.
Курт Валландер шел к ним от ограждения. Журналист ушел.
— Я только что говорил с Лизой Хольгерссон, — сказал он. — Поскольку ты все равно уже затесалась в следствие, можешь участвовать и дальше. А мне даже приятно — идешь, а рядом мячик прыгает.
Это он так иронизирует.
— Я-то пока еще прыгаю, — отомстила она. — А тебе слабо!