Мясная муха - читать онлайн книгу. Автор: Патрисия Корнуэлл cтр.№ 64

Он знает о Звере все. Хоть этот заключенный не из примерных, у него есть привилегии — ежедневные прогулки и, конечно, радио. Впервые Жан-Батист в полной мере ощутил присутствие Зверя, когда двое охранников вели того к прогулочной зоне. Жан-Батист почувствовал тогда всю нездоровую энергию Зверя, направленную на его камеру.

Настало время смотреть, и волосатое лицо Жан-Батиста появляется в окошке. Однажды Зверь может пригодиться.

— Смотри, придурок! — Зверь снимает рубашку и показывает мускулистые руки, сплошь покрытые татуировками. Он ложится на пол и начинает отжиматься на одной руке. Лицо Жан-Батиста исчезает, он тщательно изучил Зверя, его мускулистое тело со светлыми волосами на груди. Зверь привлекательный мужчина, опасно привлекательный, с широкими скулами, красивыми зубами, прямым носом и холодными карими глазами.

Он носит очень короткую стрижку, и, даже зная, что он частенько избивает своих женщин и любит грубый секс, невозможно предположить, что на самом деле он предпочитает похищать молодых девушек, мучить их до смерти, а потом совершать половой акт с мертвым телом. Иногда он возвращается туда, где похоронил их, выкапывает и снова извращается, до тех пор пока разложение не достигает той стадии, на которой даже он не сможет это выносить.

Его прозвали Зверем потому, что он закапывает трупы, словно животное. Говорят, что он еще и каннибал. Некрофилия, каннибализм и педофилия — вот что вызывает отвращение у здешних заключенных. Они могли насиловать, душить, убивать, расчленять, приковывать своих жертв в подвалах (лишь несколько примеров), но насиловать детей или тела мертвых девушек, поедать трупы — за такое многие заключенные мечтают убить Зверя.

Жан-Батист не тратит время на мысли о том, как бы он стал убивать Зверя — это пустые фантазии тех, кто не может подобраться к Зверю ближе, чем на три метра. Необходимость изолировать заключенных друг от друга вполне понятна. Когда люди приговорены к смерти, им больше нечего терять, им ничего не стоит снова убить. По мнению Жан-Батиста, ему всегда было нечего терять, и таким образом, нечего достигать, поэтому жизнь для него не существовала. С самого детства он был тем, кого прокляли, заклеймили и вынесли за рамки общества.

Посмотрим.

Он размышляет, сидя на металлическом унитазе, вспоминает, как мать вела его в ванную, откуда открывался вид на Сену. Поэтому для Жан-Батиста Сена связана с купанием. Он вспоминает, как мать намыливала его щуплое тельце душистым мылом, просила сидеть смирно, пока сбривала отцовской бритвой завитки нежных волос с лица, рук, спины, шеи.

Иногда, нечаянно порезав Жан-Батисту палец или несколько пальцев, она прикрикивала на него, словно в ее неуклюжести был виноват он. Пространство между пальцами брить было особенно трудно. От алкоголя у мадам Шандонне дрожали руки и часто случались приступы ярости, поэтому, когда однажды она чуть не отрезала Жан-Батисту левый сосок, этим процедурам пришел конец. Отцу пришлось вызывать семейного доктора, мсье Рейно, который успокаивал Жан-Батиста, уговаривал его вести себя как ип grand garcon [24] , а малыш пронзительно кричал каждый раз, когда иголка пронзала его окровавленную кожу, пришивая бледный болтающийся сосок к пушистой груди.

Его мать-алкоголичка рыдала и заламывала руки, обвиняя le petit monstre vilain [25] в том, что он не мог посидеть смирно. Слуга вытирал кровь маленького монстра, а отец маленького монстра курил французские сигареты и жаловался, как тяжело иметь сына, носящего ип costume de singe — костюм обезьяны.

Мсье Шандонне мог открыто говорить и шутить с мсье Рейно, единственным врачом, который мог приближаться к Жан-Батисту, когда тот, маленький монстр, ипе espece d'imbecile, рожденный в костюме обезьяны, жил с семьей в hotel particulier и ночевал в своей комнате в подвале. Никаких медицинских карточек, даже свидетельства о рождении, о чем позаботился мсье Рейно. Его вызывали к Жан-Батисту только в чрезвычайном случае, такие пустяки, как болезни или травмы, например, ушные боли, высокая температура, ожоги, вывихнутая лодыжка или запястье, вросший ноготь и другие несчастья, из-за которых многие дети его возраста попадали к врачу, в случае с Жан-Батистом не считались. Сейчас месье Рейно уже очень старый человек, но он не посмеет заговорить о Жан-Батисте, даже если пресса выложит кругленькую сумму, чтобы выпытать секреты о его бывшем печально известном пациенте.

Люси охватывает стыд и неподдельный страх.

Она рассказала Берген все, что произошло в номере 511 в гостинице «Рэдиссон», но не сказала, кто именно застрелил Рокко.

— Кто спустил курок, Люси? — настаивает Берген.

— Неважно.

— Раз ты не хочешь отвечать на мой вопрос, полагаю, это была ты.

Люси молчит.

Берген смотрит на сверкающие огни города, которые внезапно обрываются, превращаются в темноту Гудзона, и снова становятся переливчатыми огнями городских просторов Нью-Джерси. Расстояние между ней и Люси кажется непреодолимым, словно она стоит в воздухе по ту сторону окна.

Люси осторожно подходит ближе, хочет дотронуться до плеча Берген и ужасается при мысли, что если сделает это, Берген может исчезнуть навсегда.

— Марино не нужно об этом знать, — говорит Люси. — Моей тете тоже.

— Я должна тебя ненавидеть, — произносит Берген.

От нее пахнет духами. Уловив этот насыщенный, и в то же время легкий запах, Люси понимает, что Берген надушилась не для мужа, ведь его здесь нет.

— Называй это как хочешь, — продолжает Берген, — но вы с Руди совершили убийство.

— Слова, — отвечает Люси. — Потери на войне. Самозащита. Судебно-наказуемые проступки. Защита частной собственности. Все слова, законные термины, прикрывающие проступки, которые нельзя прощать, Хайме. Клянусь тебе, это не доставило мне никакой радости, никакого сладкого чувства отмщения. Он был жалким трусом, слюнтяем, в своей ужасной бесполезной жизни он жалел только об одном — что пришел его черед расплачиваться. Как мог у Марино родиться такой сын? Какие клетки должны соединиться в человеческом организме, чтобы появился Рокко?

— Кто еще знает?

— Руди. Теперь ты...

— Кто-нибудь еще? Может, это было задание? — не унимается Берген.

Люси размышляет об инсценированном убийстве Бентона, о многих событиях и разговорах, о которых никогда не расскажет Берген. Годами это терзало Люси, приводило ее в отчаянье.

— В этом косвенно замешаны и другие. Но я не могу об этом говорить. Правда, — отвечает Люси.

Берген не знает, что Бентон жив.

— Черт, какие другие?

— Я сказала косвенно. Не могу больше ничего сказать, не могу.