— Вы оставили для нее конфеты. Подарок.
У него снова задрожала губа, а на глазах появились слезы.
— Да, оставил ей банбочки.
— Почему именно там? Почему не на ее могиле?
— Не хотел, чтобы увидал кто.
— Почему?
Он молчал, уставившись на кувшин, но я и так все поняла. Нетрудно было представить, какими обидными кличками награждают его школьники, как они хихикают и ухмыляются у него за спиной, пока он с утра до вечера метет коридоры. А уж если покажется, что у него возникла к кому-то симпатия… Например, к Эмили, которой нравился Рен.
На улице уже совсем стемнело. Дебора, двигаясь по-кошачьи бесшумно, проводила меня до машины. Я чувствовала физическую боль в груди — как будто сильно потянула мышцу. Мне очень хотелось чем-то помочь девчушке, может быть, дать денег, но я знала, что делать этого не стоит.
— Последи, чтобы он поаккуратнее с рукой обращался и чтобы на рану не попала грязь, — сказала я ей, открывая дверцу «шевроле». — Ему надо показаться врачу. У вас здесь есть врач?
Она помотала головой.
— Попроси маму, пусть она кого-нибудь найдет. На работе спросит, там ей подскажут. Сделаешь?
Она посмотрела на меня и взяла меня за руку.
— Дебора, позвони мне в «С-Путник». Номера я не знаю, но он наверняка есть в телефонной книге. Вот моя карточка, чтобы ты знала, кого спросить.
— Телефона нету, — ответила она, пристально глядя на меня и не отпуская мою руку.
— Я знаю, что нет. Но если нужно позвонить куда-то, можно ведь воспользоваться таксофоном, так?
Она кивнула.
По склону холма въезжала машина.
— Это мама.
— Дебора, сколько тебе лет?
— Одиннадцать.
— Ты ходишь в школу здесь, в Блэк-Маунтин? — спросила я, пытаясь скрыть шок оттого, что она, оказывается, была одного возраста с Эмили.
Она опять кивнула.
— А ты знала Эмили Стайнер?
— Ейный класс вперед нашего.
— То есть ты учишься на год младше?
— Да. — Она выпустила мою руку.
Древний полуразвалившийся «форд» с выключенными фарами прогромыхал мимо. Смотревшую в нашу сторону женщину с убранными в сеточку волосами я видела всего секунду, но в память мне врезалась невыразимая изнеможенность ее безвольного лица с ввалившимся ртом. Дебора вприпрыжку бросилась к матери, а я села в машину и захлопнула дверцу.
Вернувшись в мотель, я долго отлеживалась в горячей ванне, потом подумала, что нужно что-нибудь съесть, и взяла меню для заказов в номер. Через некоторое время я поняла, что просто сижу, бессмысленно уставившись в список, и решила лучше почитать. В половине одиннадцатого меня разбудил телефонный звонок.
— Да?
— Кей? — Звонил Уэсли. — Есть разговор. Очень важный.
— Сейчас приду.
Я тут же вышла и постучала в его дверь.
— Это Кей, — сказала я.
— Секунду, — прозвучал из номера его голос.
Чуть помедлив, он открыл дверь. Судя по его лицу, случилось действительно что-то серьезное.
— В чем дело? — спросила я, входя.
— Люси.
Он закрыл дверь. Судя по разбросанным по столу заметкам на клочках бумаги, весь день Бентон провел на телефоне. Рубашка у него выбилась из брюк, галстук валялся на кровати.
— Она попала в аварию, — произнес он.
— Что?! — У меня внутри все оборвалось.
Бентон, тоже явно не в себе, захлопнул приоткрывшуюся было дверь.
— Что с ней? — спросила я, ничего не соображая.
— Авария случилась сегодня вечером, на Девяносто пятой автотрассе, недалеко от северного въезда в Ричмонд. Люси, видимо, была в Квонтико, оттуда поехала перекусить и уже возвращалась домой. В северной части штата есть ресторанчик, где стейки подают, — вот туда она заезжала. Потом останавливалась в Ганновере, зашла в оружейный магазин, а вскоре после этого и произошла авария, — рассказывал он, меряя шагами комнату.
— Бентон, что с ней? — Меня как будто сковало, я не могла даже двинуться с места.
— Она в клинике медицинского колледжа. Авария была серьезной.
— О Боже!
— У поворота на Эттли и Элмонт Люси, видимо, вылетела на обочину и, пытаясь вернуться на дорогу, слишком резко крутанула руль. Полицейские определили по номерам, что машина твоя, позвонили к тебе в офис. Секретарь передала Филдингу, а он позвонил мне — не хотел, чтобы ты узнала обо всем по телефону. Ну, вернее, побоялся, что ты не то подумаешь, если услышишь об аварии от патологоанатома…
— Бентон!
— Извини. — Он положил руки мне на плечи. — Господи, не умею я говорить таких вещей, когда это касается… Ну, в общем, тебя. У нее несколько ранений и сотрясение мозга. Ей чертовски повезло, что она вообще выжила — машина несколько раз перевернулась. От твоего «бенца» почти ничего не осталось. Чтобы вытащить Люси, пришлось разрезать кузов. В больницу ее доставили на вертолете. Честно говоря, те, кто видел разбитую машину, не верили, что водитель остался в живых. То, что она уцелела, просто чудо.
Я закрыла глаза и опустилась на край кровати.
— Она пила перед этим? — спросила я.
— Да.
— И что теперь будет?
— Завели дело об управлении автомобилем в состоянии опьянения. В больнице у нее взяли кровь на алкоголь, и уровень оказался выше нормы — не знаю точно на сколько.
— Больше никто не пострадал?
— Нет, другие машины не задело.
— Слава Богу.
Бентон присел рядом и начал осторожно массировать мне шею.
— Вообще удивительно, как она столько проехала и никуда не врезалась. Выпила она, видимо, немало. — Он полуобнял меня одной рукой и притянул к себе. — Я уже заказал тебе билеты на самолет.
— А что она делала в оружейном магазине?
— Покупала пистолет, «зиг-зауэр П230». Его нашли в машине.
— Надо лететь в Ричмонд прямо сейчас.
— Раньше утра все равно самолетов нет, Кей. Это может подождать.
— Мне холодно, — сказала я.
Уэсли накинул мне на плечи пиджак. Меня начал бить озноб. Ужас, который вызвало у меня выражение лица Бентона и его напряженный тон, воскресил в моей памяти его звонок, когда он сообщил мне про Марка.
Той ночью, едва услышав по телефону голос Уэсли, я сразу поняла, что случилось что-то ужасное. Он путано объяснял про взрывы на лондонском вокзале, про то, что Марк оказался рядом с бомбой, случайно, что не он был мишенью и что он погиб. Горе обрушилось на меня как припадок, сотрясавший все мое существо. Подобного чувства опустошенности я не испытывала даже после смерти отца… Впрочем, тогда я была слишком мала и не могла полностью все осознать. Стоя рядом с рыдавшей мамой, я чувствовала только какую-то потерянность.