Марго слегка приобняла ее за плечи. Аля смущенно улыбнулась
и спросила, указывая на обручальное кольцо:
– Что это?
– Сдается мне, что уже ничего… А впрочем, мы поговорим
позже, идем, покажу тебе вашу комнату. О, а вот и Нуцико, познакомься, это Аля.
Высокая стройная женщина, назвать которую старухой ни у кого
не повернулся бы язык, некрасивая, но с удивительно добрым лицом, произнесла
прокуренным голосом:
– Здравствуйте, дорогая! Ваша дочка – красавица, она
очень похожа на Этери в юности.
– А где Элико? – спросила Марго.
– В кухне. Пирожки достает из духовки. Маргоша, к тебе
заходила Зоя Васильевна, я сказала, что ты будешь к вечеру.
– Спасибо, Нуца.
– Идите, идите в дом, а я еще тут покурю.
– Кто это? – шепнула Аля, войдя в дом.
– Нуцико и Эличка сестры моей мамы. Когда в Тбилиси
воцарился Гамсахурдия, я их вывезла в Москву. Нуца археолог, а Эличка детский
врач. Ты их полюбишь, они такие…
Комната на втором этаже, отведенная Але с Таськой, была
большая, уютная, с огромным окном, выходящим в сад.
Таська и Тошка уже потрошили чемоданы.
– Так я и знала! – всплеснула руками Марго. –
Ты навезла банок! С ума сошла…
– Ну мне хотелось хоть чем-то… Тут грибы, я сама
мариновала, тут малина с черемухой протертые, а тут настоящий башкирский мед.
Девчонки, отнесите на кухню!
– Тетя Аля, а черемуху, ее разве едят?
– Вот напеку вам шанежек, попробуешь!
– Слушай, Аля, они, кажется, сдружились с первого
взгляда.
– Похоже на то, у меня, честно говоря, камень с души
свалился…
– У меня тоже, – улыбнулась Марго. – Я
побаивалась – кто знает, две девчонки в таком возрасте…
А эта Тошка клевая, простая совсем, не выдрючивается… а
бабульки просто чудо, что одна, что другая… Интересно все как…
– Мам, а можно Тася возьмет твой велик и мы
покатаемся? – спросила Тошка после обеда.
– А куда это вы собрались?
– Хочу угостить Тасю мороженым в кафе.
– Тошенька, в морозилке полно мороженого, –
засмеялась Эличка.
– Из морозильника неинтересно. А в кафе кайф!
– Да пусть едут, только осторожно на дороге. Возьми
деньги, угости Тасю, но смотрите не обожритесь!
Девочки с веселыми воплями понеслись в сарай за
велосипедами.
– Ты, может, хочешь отдохнуть? – предложила Марго.
– Нет, я совсем не устала, Маргоша, можно я спрошу?
– Конечно. Ты, наверное, хочешь узнать о наследстве?
– Ну, вообще-то я хотела спросить, сколько тебе лет, но
раз ты заговорила…
– Сколько мне лет? Сорок два, а что?
– Ты выглядишь потрясающе, никогда бы не подумала!
– Спасибо. Так вот, насчет наследства… Отец был
странным человеком…
«Маргоша, я должен поговорить с тобой…» «Папа, к чему такая
торжественность?» «Маргоша, ты только не сердись, не кричи, но речь пойдет о
завещании».
«Папа! – поморщилась Марго». «Понимаю, ты можешь
сказать, что я волен распорядиться всем по своему усмотрению, но я слишком
пристрастный человек, а в таких делах сама знаешь, нужно некое хладнокровие,
коим я почти не обладаю».
«Папа, по-твоему, я рыба?» – Марго хотелось свести разговор
к шутке.
Но отец был серьезен.
«Ты человек справедливый, ну, во всяком случае куда более
справедливый, чем я, к тому же ты и сама небедная и, главное, не жадная,
поэтому я хочу все пункты завещания обсудить с тобой. Завтра мы вместе поедем к
нотариусу, поскольку своим душеприказчиком я назначаю тебя, все авторские
права, все издания и переиздания я могу доверить только тебе, а для этого ты
должна поехать со мной. Этот дом я тоже оставляю тебе, а вот квартиру на
Ломоносовском думаю оставить той женщине… вдове Сережи…»
Марго прежде всего испугалась. Неужто отец и в самом деле
«задумался о душе»? Значит, он болен и скрывает это от всех? Но вид у него
бодрый, даже можно сказать цветущий.
«Папа, это будет справедливо, там растет девочка, ровесница
Тошки…»
«Вот видишь, я знал, что ты меня поддержишь».
«Папа, а Лева? Что ты оставишь Леве?»
«А что ему нужно? У него, собственно, все есть. И я терпеть
не могу его Римму, отвратительная баба».
«Папа, ты хочешь склоки, семейных дрязг?»
«Разумеется, нет. Треть всех моих посмертных гонораров
пойдет Левке. Бабушкин ларчик с цацками – Тошке, теткам твоим я определю некую
сумму просто в деньгах, ну а остальным ты распорядишься по своему усмотрению. И
вот еще что… Попроси прощения за меня у той Сережиной женщины… Ты ведь знаешь,
как ее найти, да?»
«Конечно».
«А как ты думаешь, она примет эту квартиру?»
«Думаю, да. Даже если она не захочет… Послушай, папа, а
может быть я напишу ей, попрошу приехать и ты сам сможешь сказать ей все, что
сочтешь нужным».
Отец на мгновение задумался и тут же ответил:
«Нет, Марго, не стоит. А то вдруг она мне не понравится, и я
передумаю? Я ведь такой, могу и передумать. Поэтому не надо. Сделай так как я
сказал, к тому же видя перед собой хоть и старого, но еще живого врага, эта
женщина может просто из глупой гордости отказаться от наследства, а с мертвого
взятки, как говорится, гладки…»
«Папочка, да ты просто боишься…»
«Ты права, Маргоша, я вообще не самый храбрый человек…»
«Но ведь, собственно, перед Алей ты не виноват, разве что в
том, что не поехал на похороны…»
«Вот именно, и этого я себе простить не могу, что бы там
между мной и Сережей не было, но он мой сын…»
«А хочешь, я организую все, и ты съездишь туда, на его
могилу?»
Уже произнеся эту фразу, Марго пожалела о ней. У отца
сделались такие несчастные испуганные глаза… Он просто хотел отдать долг… Это
уже эгоизм старости… Говорят, чем старше человек, тем легче он переносит удары
судьбы, а отцу уже почти восемьдесят… Композитор, в молодости переживший не
одну идеологическую порку, а в последние двадцать лет получивший поистине
мировое признание, он был достаточно одинок… и жил словно в неком коконе,
который сам же для себя создал, и ее неосторожное предложение безмерно его
испугало.