Публика была шокирована, несмотря на изрядный хмель и долголетнюю привычку ничему не удивляться в Советской Армии. Начальник штаба полка встал и, хлопнув дверью, вышел. За ним, как по команде, двинулись старшие офицеры.
На первом после Нового года совещании офицеров командир третьего батальона встал и внес предложение: за оскорбление офицерского состава полка судить старшего лейтенанта Дурова судом офицерской чести. Его поддержали начальник штаба, зампотехполка, начальник артиллерии, все командиры батальонов, кроме первого, и все командиры рот и батарей, кроме командира третьей роты. Нетрудно догадаться, что старший лейтенант служил в третьей роте, которая входит в состав первого батальона: засудят взводного — пятно на роту и на батальон. Пятно, конечно, ложилось также и на полк, вернее, на командира полка и замполита: слаба воспитательная работа. Именно поэтому раскрасневшийся замполит вскочил со своего места и закричал:
— Судить, товарищи, проще всего, а вот воспитать человека куда труднее. Поспешным своим решением мы ведь судьбу перспективному офицеру поломать можем.
— Он только для желтого дома перспективен, — заметил с места командир разведывательной роты.
Дуров сидел в первом ряду, равнодушно глядя в темное окно. Ему было решительно все равно. Ему в этой жизни хотелось только выпить. Январь только начинался, и до получки, до заветного 13-го числа, оставалось еще так много времени! А под залог в гарнизонном кабаке, который иначе как «Военной мыслью» не именовался, старшему лейтенанту водки давно уже не давали. Всем под залог дают, а ему нет, вроде как дискриминация. На все, о чем говорилось на совещании офицеров, ему было наплевать, только на душе муторно.
Совсем небезразлично, однако, было командиру полка. Право предания суду офицерской чести младших офицеров полка принадлежит именно ему. Скажет «да» — значит, соберутся офицеры полка и своим решением снимут одну звездочку с погон старшего лейтенанта, а то и сами погоны снимут, иди, бывший старший лейтенант, на все четыре стороны, ни пенсии тебе, ибо молод еще, ни будущего, ибо стар ты уже начинать жизнь сначала. Командир дивизии, командующий армией и командующий округом решение офицерского суда утвердят, это срабатывает автоматически, ибо в противном случае тот, кто не утвердит решение, все будущие проделки какого-то старшего лейтенанта-алкоголика берет на свою ответственность.
Если командир полка скажет «нет», то будут старшего лейтенанта вновь воспитывать до следующего раза, после чего вновь последует командирское «да» или «нет».
Решение «да» всегда мучительно для каждого советского командира. Ибо его личная карьера зависит в основном от того, на сколько процентов он сумел снизить количество проступков и нарушений, ну и, конечно, от того, как солдаты заправляют кровати и как выкрашены заборы военного городка. Учет состояния дисциплины ведется не по количеству совершенных нарушений и преступлений, а по количеству наложенных взысканий. Дисциплина в Советской Армии исключительно низка, во многих случаях это почти неуправляемое стадо, именно потому, что все командиры ведут между собой свирепую борьбу за выживание. Победителем в этой борьбе бывает лишь тот, кто вообще не наказывает солдат и офицеров, какие бы они проступки ни совершали. Единственным органом, который как-то влияет на поддержание дисциплины, являются военные комендатуры, и лишь потому, что их задача — хватать любых солдат и офицеров, которые попадутся под руку. У комендатур другой порядок, другая система, здесь все наоборот. Все комендатуры борются за то, чтобы больше наловить нарушителей.
Но комендатуры действуют в основном вне военных городков: в городах, на вокзалах, в аэропортах. Именно деятельность комендатур создает иллюзию дисциплины и порядка, но это лишь иллюзия.
* * *
Командир полка давно собирался употребить власть, но в данный момент это было чрезвычайно рискованно для него лично. Дисциплина в полку и так пала до нижнего предела, и начинать Новый год с такого решения было бы просто легкомысленно: а вдруг завтра и вправду случится что-либо серьезное, что не удастся замазать и спрятать? Что тогда? Тогда придется вновь кого-то наказывать, и это уже будет два нарушения в статистике, а в других полках в это время будет тишь да благодать.
Командир встал (идти против почти единодушного мнения всех офицеров ему тоже не хотелось) и мрачно сказал:
— Не будем спешить, надо обмозговать.
Мозговать пришлось недолго.
Через неделю командиру полка позвонил начальник штаба дивизии и потребовал немедленно представить документы на лучшего из командиров взводов, с тем чтобы назначить его ротным в соседнем полку.
Через 10 минут в кабинете командира полка уже находились замполит, комбат-один и ротный-три.
— Товарищи офицеры, приказано направить лучшего из взводных в соседний полк на повышение. Я думаю, что старший лейтенант Дуров у нас является таковым. Конечно, и у него случаются промахи, просчеты, а с кем не бывает? Я думаю, он полностью осознал свою вину, он и исправится. Не так ли?
— Доверие — великая вещь.
— Хлебнет ротного лиха, не будет и времени напиться.
— Надо, конечно, человека поднять, а то заклевали совсем. Говори человеку каждый день, что он свинья, так он и хрюкать начнет!
* * *
Ротный написал блестящую характеристику на Дурова. Комбат добавил: «С выводами полностью согласен. Командир первого танкового батальона гвардии подполковник Несносный». Командир полка заключил: «Достоин выдвижения на должность командира танковой роты. Командир 210-го гвардейского танкового Порт-Артурского орденов Александра Невского и Богдана Хмельницкого полка гвардии полковник Завалишин».
Замполит настрочил отдельную характеристику о морально-политических качествах Дурова: активист, спортсмен, общественник — и прочее, что подобает в таких случаях.
Дело ушло в штаб дивизии, где и было утверждено комдивом.
* * *
— Я тебе на пятую роту сокола подобрал в 210-м полку. Золото — не офицер. Зверь. С опытом. Активист, спортсмен, общественник. Век благодарен будешь.
— Позвольте полюбопытствовать, товарищ генерал, кто таков?
— Старший лейтенант… Дай Бог памяти… Во… Дуров…
Полковник побледнел:
— Шутить изволите, товарищ генерал.
— А что такое?
— Да я этого Дурова как облупленного знаю, мы с ним в одном доме живем. Да вся дивизия знает, хоть и не живет с ним.
— Постой, постой, а уж не тот ли это Дуров, что на 7 ноября на параде облевался с перепою?
— Он самый, товарищ генерал, а помните, он еще двигатель танковый запорол, этот самый Дуров?
— Ну Завалишин, ну прохвост, надуть решил. Ты у меня потанцуешь!
* * *
— Ну что ж, Завалишин, соколика твоего мы на роте утвердили.
— Спасибо, товарищ генерал.