Но вот перед нами документ N315. Дата — 11 марта 1941 года. Название совершенно дикое: «Из плана Генштаба Красной Армии о стратегическом развертывании Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке». Почему: из плана? Почему не опубликовать весь план? Дайте нам план войны, а все остальное — не важно. Всю остальную чепуху можно было бы и не публиковать.
Выглядит сей документ очень серьезно. Пока не начнешь его читать...
На трех страницах расписаны сведения о вероятных противниках, состав их сил и возможные замыслы действий. После этого на одной странице — основы нашего стратегического развертывания. Сообщается, сколько дивизий надо иметь для прикрытия северного побережья, сколько в Закавказье и Средней Азии, сколько оставить против Японии, сколько для ведения операций на западе. После этого стоят квадратная скобка, троеточие, еще одна скобка. Далее подписи: Тимошенко, Жуков, Василевский.
Из приложения узнаем, что всего в документе 16 страниц. Нам же сообщили содержание первых четырех, причем на трех из них — сведения о противнике.
Товарищи А.Н. Яковлев, Е.Т. Гайдар, Е.М. Примаков, Р.Г. Пихоя, Л.Е. Решин, Л.А. Безыменский, Ю.А. Горьков и прочие держали в руках план войны, но с нами делиться не стали. Вместо этого они нафаршировали книгу глупейшими сообщениями продажной чекистской агентуры о том, что «многие солдаты симпатизируют Советскому Союзу и воевать против СССР не хотят» (1941 год. М., 1998. Книга вторая. С. 281).
А вот на план Генерального штаба от 11 марта 1941 года у официальных кремлевских идеологов места не хватило. Поэтому они его обкромсали, оставив вводную часть, отрезав все остальное.
Но если по заявлениям Карпова, Светлишина, Волкогонова и прочих план Генерального штаба от 15 мая 1941 года — это нечто необычное, странное, нестандартное, исключительное, отличающееся от всех других подобных документов, то следовало полностью публиковать предыдущий план от 11 марта 1941 года и показать: мы в марте 1941 года исключительно об обороне думали, и только в мае Жукова бес попутал, и он сотворил нечто нам несвойственное, для нашего миролюбивого государства неприемлемое, перепуганным Сталиным отвергнутое без обсуждения.
Но в том-то и дело, что план от 15 мая был развитием всех предшествующих планов подобного рода, включая и тот, который вступил в силу 11 марта. Стратегическая обстановка менялась, соответственно планы корректировались, уточнялись и дополнялись.
Если ошибаюсь, товарищи поправят. Товарищи когда-нибудь опубликуют полный текст плана Генерального штаба от 11 марта 1941 года, и мы увидим, что товарищ Сталин мечтал только о вечном мире и братстве народов. Пока этого не случилось, будем предполагать обратное, а творение «1941 год», этот грандиозный научный труд на хорошей бумаге в добротной обложке, будем считать работой бессовестных, неумелых и неуклюжих фальсификаторов истории.
— 5 -
Удивительные люди заправляют идеологией Государства Российского: по мнению большинства военных историков, план был отвергнут... Товарищи дорогие, было время, когда, по мнению большинства лучших умов человечества, Земля стояла на трех слонах. Вариант — на трех китах. Запомните: мнение большинства всегда ошибочно. Повторяю: всегда!
Перед тем как повторять слова Светлишина, вы должны были задать этому великому первооткрывателю много вопросов. Почему вы их не задали?
А ведь ситуация удивительная. В начале 60-х годов сотрудник Института военной истории Светлишин знал о существовании совершенно секретного особой важности документа, но 30 лет, до начала 90-х годов, хранил молчание.
Если в начале 60-х годов документ Генерального штаба от 15 мая 1941 года все еще представлял государственную тайну Советского Союза, если с него не был снят гриф «Совершенно секретно. Особой важности. Только лично», то кто и почему допустил к этому документу историка Светлишина?
А если с документа гриф секретности был снят еще в те годы и к нему был допущен историк Светлишин, то зачем молчать? И почему в официальных трудах по истории войны об этом исключительной важности документе не упоминалось?
И что это за странное совпадение: появился «Ледокол», его нужно было срочно и беспощадно опровергать, и вот именно в этот момент Светлишин вспомнил про документ и взломал печать молчания на устах своих. Вот только тут он вспомнил про встречу с Жуковым, про свои вопросы и про ответы единственного спасителя.
Если Светлишин действительно обсуждал документ с Жуковым, то должен был сказать великому полководцу: я, историк, знаю о существовании документа, следовательно, он доступен, следовательно, и другие о нем могут знать, почему бы вам, Георгий Константинович, не рассказать широким народным массам о нем? Если в данный момент все это секретно, то напишите объяснение, запечатайте в конверт и отдайте на хранение дочери. Когда документ будет рассекречен, она вскроет пакет, и мы прочитаем ваше толкование случившегося. А то на словах вы сейчас рассказываете, но мне через много десятилетий могут и не поверить.
Вопрос: почему историк Светлишин, обсуждая с Жуковым столь важный вопрос, не оставил тогда никаких записей? Институт военной истории Министерства обороны имеет секретные фонды. После встречи с Жуковым Светлишин был просто обязан доложить начальнику института, что имел с Жуковым разговор исключительной важности. Тут же следовало подробно его записать, заверить, опечатать сургучными печатями и положить на хранение до лучших времен.
Если мы уважаем историка Светлишина и хотим верить его рассказам, то вправе спросить о его столь безответственном отношении к сохранению исторической правды. В 1965 году он не стал документально фиксировать свой разговор с Жуковым, почему же больше чем через четверть века мы должны этому безответственному человеку верить на слово?
А ведь рассказ Светлишина — сплошной бред. Он поверил мемуарам Жукова: делами Генерального штаба Сталин не интересовался, начальника Генерального штаба выслушивал лишь изредка... Потому Светлишин вставил в свой рассказ сталинского секретаря Поскребышева, мол, у бедного Жукова доступа к Сталину не было, он вынужден был передавать документ не лично, а через кого-то: доложите, пожалуйста, товарищу Сталину... Но Жуков, как мы теперь знаем, накануне войны бывал в кабинете Сталина весьма часто и проводил в нем много-много часов. Зачем отдавать документ Поскребышеву, если в любой день он мог отдать его в руки вождю: вот, товарищ Сталин, что мы предлагаем!
Если Жуков, имея возможность лично положить документ на сталинский стол, передавал его через кого-то, то это — поведение труса. Так ведут себя люди, у которых нет смелости лично доложить свои предложения. Чтобы не попадаться на глаза начальникам, свои предложения они через кого-то передают, а потом решение хозяина выслушивают от барского холопа.
— 6 -
Поведение Жукова более чем странное. Любой нормальный человек, перед тем как разрабатывать в деталях грандиозный проект, сначала заручится поддержкой руководства. В разговоре с вождем Жукову следовало осторожно намекнуть на другие возможные варианты: а не поступить ли нам, товарищ Сталин, несколько иначе? Получив отрицательный ответ, нечего было и огород городить.