Похороните меня за плинтусом - читать онлайн книгу. Автор: Павел Санаев cтр.№ 47

— Сашуля, бабонька пришла, — крикнула из коридора бабушка, — купила в булочной зефирку с пастилкой. Будешь чаек пить?

Я поспешно убрал в тумбочку преступно извлеченные из нее предметы, тихо закрыл дверцу и оценил масштаб катастрофы. С первого взгляда было понятно, что зефирки с пастилкой мне теперь не видать. С высокой стопки журналов на тумбочку упала железная лампа. Она вдребезги расколотила стекло, накрывавшее анализы, и раскидала по полу почти все, что лежало на тумбочке. А лежало там многое: пипетка, чтобы капать мне в нос стоявшие там же колларгол, альбуцид и оливковое масло; стаканчик для прополиса, баночка с соком алоэ и каланхоэ, несколько коробочек с гомеопатией и мой последний анализ. Его надо было показать специалистам из Института переливания крови и решить, относится ли он к худшим, и тогда положить его под стекло или к обыкновенно плохим, и тогда убрать в коробку. Все это валялось теперь на полу вперемешку с осколками, но самое ужасное было другое. Сок каланхоэ разлился! Разлился по разбитому стеклу!! Пролился на лежавшие под стеклом анализы!!! Глядя, как священные слова «лейкоциты» и «тромбоциты» расплываются чернильными пятнами, я цепенел от жути, а бабушка уже шагала по коридору, шурша каким-то пакетом.

— Зефирка в шоколаде, как ты больше всего любишь. Тебе нельзя шоколад, но одну съешь, супрастином заешь потом, спать хорошо будешь. Он же снотворный — супрастин. Уснешь пораньше — меня доводить не будешь. Сашульчик?

Бабушка вошла в комнату, разворачивая на ходу коробку с зефиром, и замерла на пороге.

— Я хотел журнал достать… почитать про науку… про новые лекарства… — залепетал я, но верный способ избежать бабушкиного гнева, изобразив толкового мальчика, действовал только в случае мелких шалостей.

— Нена-а-а-ви-и-стна-а-а-я-я мра-а-а-а-а-а-а-а-а-азь!!! — возопила бабушка и угостила меня целой коробкой зефира разом, запустив ее с размаху в стену над моей головой. — Чтоб ты про последний свой вздох почитал!

— Я случайно, баба. Я хотел журнал достать, а лампа упала.

— Чтоб ты упал и не встал! Когда руки не оттуда выросли, нечего лезть. Подождал бы меня, я бы достала. Что это… Ты разбил стекло?

Бабушка подбежала к тумбочке. Я сжался на полу и закрыл голову руками.

— А-а-а-а-а! Чтоб тебя били головой об землю и разбили на сто кусков, как это стекло! Чтоб у тебя жизнь была разбита, как это стекло! Чтоб ты иссох и стал прозрачным, как это стекло, хотя ты и так уже высыхаешь, сволочь. Рассыпал всю гомеопатию, подлец! Чтоб тебя рассыпали и не собрали. Весь каланхоэ разлил! А-а-а-а! Залил все анализы!!! Господи, убери от меня эту падаль или меня забери к себе, Господи. Дай мне силы не убить его, не покромсать его в кровь осколками. Уйти, мразь, не искушай, а то убью, правда!

Я прошмыгнул у бабушки под рукой и, вжимая голову в плечи, поторопился на кухню. Из комнаты доносились проклятия. Я был проклят всем. И стеклом, которое разбил, и каланхоэ, которое разлил, и гомеопатией, которую рассыпал, и даже своими анализами. Вскоре проклятия стихли. В комнате воцарилась тишина. Вернуться туда я решился, когда тишина стала слишком подозрительной и даже пугающей.

Выглянув из-за двери, я увидел, что бабушка сидит на кровати и сосредоточенно пересчитывает осколки стекла. Она складывала их вместе, двигала, как детали головоломки, снова складывала и снова считала.

— Баба, ты чего? — спросил я.

— Уйди, сволочь, не мешай, — ответила она и снова переложила осколки.

«Уж не сошла ли она с ума от горя?» — подумал я.

— Бабонька, не огорчайся так, — стал я ее успокаивать. — Зачем ты их складываешь? Хочешь склеить?

— Чтоб тебе голову с ногами склеили. Тридцать пять, тридцать шесть… Треугольного нет, — озабоченно сказала бабушка и полезла смотреть под кровать.

Под кроватью осколков не было. Лоб бабушки покрыла испарина.

— Где еще один осколок? — четко выговаривая слова, спросила она у меня.

— Я не знаю.

Бабушка помолчала и вдруг с непоколебимой уверенностью сказала:

— Ты его проглотил.

Я перепугался: «Ей не хватает осколка и она думает, что я его проглотил. Что теперь будет?»

— Проглотил, — с ужасом повторяла бабушка, глядя на меня. — Проглотил.

— Я не глотал, баба, честное слово!

— Проглотил, проглотил, — забормотала она и заметалась по комнате. — Проглотил… Крокодил красно солнце проглотил… Сашенька, — бросилась она ко мне. — У тебя где-нибудь колет?

— Нет, баба, не колет. Я ничего не глотал.

— Здесь колет? — Она надавила мне на живот.

— Не колет.

— Ну да, он сюда еще не дошел. А здесь? — и она надавила мне на горло.

Я закашлялся.

— Матерь Божья, заступница, спаси, сохрани и помилуй! Не дай помереть этому кретину раньше времени, пусть еще потянет немного! — заголосила бабушка. — Ну конечно, он застрял у него в горле. Сашуля, родненький, колет тебе здесь?

— Не колет.

— Ну, может, покалывает немного, скажи. — Бабушка плакала, с ужасом осматривая мое горло.

— Баба, успокойся. Я ничего не глотал.

— Проглотил, проглотил, — настаивала бабушка. — Осколки легко глотаются. Стекло гладкое, скользкое. Прошло — он и не заметил. А в горле застряло. Сашуля, — заплакала она, — ты прислушайся к себе, может, покалывает слегка, царапает в горле, а?

Мне становилось не по себе. Может, я, правда, проглотил осколок? Он отскочил и прямо в рот, а я не заметил. Ведь стекло гладкое, скользкое… проскочило — я и не почувствовал. Ну, конечно! Я даже вспомнил момент, когда я мог проглотить.

Я прислушался к себе.

— Ну что, Сашенька?

— Баба, колет!!! — закричал я и снова закашлялся от резкого укола в горле.

Меня затрясла дрожь. Ноги стали ватными, а во рту резко пересохло, от чего в горле закололо еще сильнее.

— Бабонька, колет, ох колет, — заныл я дрожащим, прерывающимся голосом. Осколок, наверное, повредил связки.

— Ой, сделай что-нибудь, бабонька, колет, колет!

Бабушка вытащила из ящика тумбочки длинный пинцет.