Однажды мне довелось видеть снимок германских позиций, сделанный с французского аэроплана. Это нечто невообразимое. Это паутина траншей от переднего края и на много километров в глубину. Всё это изрыто воронками многолетнего артиллерийского разгула. Артиллерия свирепствовала, но проломить эту оборону было невозможно.
И вот вопрос: почему никто не высмеял Жукова после того, как он вписал в свой эпохальный шедевр очевидную глупость о том, что высшее руководство Красной Армии слепо цеплялось за опыт Первой мировой войны и готовилось вести войну по старым рецептам?
Покажите мне, непонятливому, ту несокрушимую советскую оборону 1941 года от моря до моря, с траншеями в десять – пятнадцать рядов, с непролазной колючей проволокой, с блиндажами и убежищами, с подземными командными пунктами и узлами связи, с лазаретами и прачечными, с сортирами под перекрытием в пять накатов и землянками политпросвещения вместо походно-полевых домов терпимости. Покажите мне оборонительный рубеж, который на всём протяжении занят войсками, прикрыт огнём и инженерными заграждениями. Пусть не от Балтики до Чёрного моря, и пусть даже не в 1 000 км, не в 500 и не в 100. Покажите мне хоть где-нибудь сплошной оборонительный рубеж, ну хотя бы в 10 км, занятый войсками, которые изготовились к отражению вражеского наступления.
Весной 1941 года Красная Армия свои оборонительные позиции колючей проволокой не оплетала. Да она и не возводила никаких позиций. А всё, что возвели ранее, было к лету 41-го брошено за ненадобностью, засыпано землёй и поросло бурьяном. Колючая проволока была только на границе, и была это не армейская проволока, а чекистская. Но пограничники её ловко снимали и сматывали.
И с траншеями та же картина. Пусть кто-нибудь из официальных кремлёвских идеологов назовёт мне номер одной советской стрелковой дивизии, которая перед войной отрыла траншеи полного профиля и заняла оборону. Пока никому не удалось отыскать ни одной советской армии, ни одного корпуса, ни одной дивизии, ни одного полка, которые бы накануне войны сидели в траншеях. Из этого следует, что ни один командующий армией, ни один командир корпуса, дивизии, полка и ниже за опыт Первой мировой войны не цеплялся.
Мало того, Полевой устав (и ПУ-36, и ПУ-39), Боевой устав пехоты (БУП), Наставление по инженерному обеспечению операций и все другие документы, которыми руководствовались войска и штабы, не только не рекомендовали отрывать траншеи, но и прямо это запрещали. Одиночная или парная стрелковая ячейка – вот основа обороны, но только на короткое время и только на второстепенных направлениях. Теоретически. А на практике в большинстве стрелковых частей у солдат даже и лопат не было. По боевым документам, генеральским мемуарам, рассказам ветеранов – одна картина: когда припекло, пехота траншеи рыла касками. У сапёров лопаты были, а вот у пехоты, которая под огнём окапывается, – не было.
Как такое связать с тупым следованием опыту Первой мировой?
4
В 1920-х и 1930-х годах выдающийся военный историк и теоретик стратегии Александр Андреевич Свечин предлагал встретить вражеское вторжение обороной, выбить танки противника, перемолоть его дивизии, дать противнику выдохнуться, растратить резервы, топливо, боеприпасы, растянуть коммуникации и только после этого переходить в контрнаступление.
Свечин рассуждал просто: на тебя прёт свирепый буйвол, но у тебя – хижина. Запри дверь перед ним! Пусть он рогами в неё врубится! Пусть увязнет! И вот тогда – твоё время! А бежать ему навстречу, даже с вилами или топором, не стоит. Можно нарваться. Наступать на врага можно, если он слаб. Или спит. Но если силён и наступает сам, то его следует встречать обороной. Непроходимой и непробиваемой.
Казалось бы, мудрость-то в чём? Нужно ли быть стратегом, чтобы такие вещи понимать? Достаточно было посмотреть фильм «Чапаев». Вернее, самый зрелищный и самый драматичный эпизод из него: могучей поступью под барабанную дробь идёт враг, сильный, обученный, дисциплинированный, уверенный в себе и в победе. Над железными рядами колышется чёрное знамя с серебряным черепом. Стоит ли бросаться на врага?
Нет, не стоит. Анка-пулемётчица подпускает врага всё ближе и ближе, а потом с предельно короткой дистанции убийственным огнём с места дробит боевой порядок супостата. И только после того как враг дрогнул, когда планы его нарушены, а боевые порядки смяты, из-за холма на лихом коне во главе кавалерийской лавы вылетает Чапаев Василий Иванович…
И творит разгром.
Свечин предлагал именно так действовать в большой войне…
Тухачевский обвинил Свечина в пораженческих настроениях, в пособничестве врагу и развернул садистскую травлю Свечина и всех, у кого была смелость вспоминать об обороне. Тухачевский возглавил дикую свору таких же, как и сам, узколобых злобствующих клеветников. На мудрого теоретика Свечина, который осмелился смотреть правде в глаза и иметь собственное мнение, обрушился каскад оскорблений, наветов и доносов в ОГПУ-НКВД: Свечин намерен отдать инициативу в руки врага, это стратегическое вредительство!
В результате Свечин был арестован, осуждён и посажен, затем выпущен, потом арестован во второй раз, осуждён и расстрелян.
В 1937 году расстреляли и Тухачевского, но вовсе не за его вредительские теории и действия, а за подготовку государственного переворота. Безумные теории Тухачевского не пострадали. У него нашлись подражатели и продолжатели. Главный из них – Жуков: наступать! наступать! наступать!
И только Гитлер, нанёсший сокрушительный удар, заставил опомниться.
15 июля 1941 года пал Смоленск. В этом районе Западная Двина и Днепр текут параллельно, грубо говоря, с востока на запад, образуя коридор на Москву. Потом Двина резко поворачивает на север, Днепр – на юг. Двина и Днепр образуют мощные водные преграды и естественные рубежи, на которых при грамотном руководстве можно было остановить любое вторжение. И только в районе Смоленска остаётся беспрепятственный с географической точки зрения проход к Москве. В стратегии этот район именуется Смоленскими воротами. Падение Смоленска во все века означало, что противник вышиб дверь и путь на Москву открыт.
Именно это случилось летом 41-го. Не прошло и месяца войны, и вот враг у ворот столицы, а поперёк его пути ни крупной реки, ни канала, ни укреплённого района, пусть бы даже и недостроенного или брошенного. Руководство Красной Армии реагировало на такой поворот событий правильным решением. «Была издана директива Генерального штаба о переходе к прочной обороне. И если бы в той обстановке эта директива была выполнена и на занимаемых рубежах была создана глубокоэшелонированная оборона, глубокого прорыва противника к Москве не случилось бы. Но от войск постоянно требовали предпринимать частые наступательные действия, которыми они изматывали не столько противника, сколько себя» («Красная звезда», 1 декабря 2006 г.).
Тут у нас целая гора вопросов.
Отчего же директива о переходе к прочной обороне была издана только 15 июля? Отчего её не издали 22 июня? Отчего такую директиву не издали 21 июня, когда, как уверяет Жуков, все сомнения отпали и стало ясно, что нападения не миновать? Отчего такую директиву не издали 1 февраля 1941 г., в день, когда Жуков принял должность начальника Генерального штаба?