Мусорщиков опередить! Спать, господа офицеры, ночью надо было. А сейчас, дорогие мои, – вкалывать! Ну-ка, волками серыми по улицам парижским проскачите да все, что нужно, добудьте. А нужно вот что: рама золоченая, холст, краски и кисти. Да побыстрее, аукцион в девять открывается, надо еще туда добраться, надо с устроителями договориться, чтобы шедевр на продажу выставили уже сегодня. А кроме всего, шедевр еще и написать надо.
2
Из спальни в тихий коридор. В тот же красный мрак, в бордовые с золотом отблески на обнаженных телах бронзовых женщин. Руди тридцать две двери в коридоре насчитал.
Фрау Бертина прошла коридором и распахнула дверь в большой зал.
Ахнул Руди.
3
Есаул Лейб-гвардии казачьего полка Клим Лаврентьев раму приволок. Если по парижским улицам поутру пробежать, то обязательно у мусорных баков найдешь все, что душа желает, все, что требуется. Что хорошо – рама большая. Роскошная. Поломана, правда, немного. Но ведь это ничего? Лучше уж такая, чем никакой? Правильно? Конечно, правильно. Она ведь слегка поломана. Только в двух местах. И углы отбиты. Все четыре. Рама-то – не резьба по благородному дереву, а подделка алебастровая. Много лет ее за настоящую принимали. Пока углы не отбились. Теперь по углам труха белая из-под стертой почерневшей позолоты. Еще и тысячи поколений мух раму золоченую густо-густо точечками изгадили.
Вздохнула Настя. Легонько вздохнула, чтобы есаула Лаврентьева вздохом не обидеть. Каждый знает: рама – самое главное в живописи. Это как обложка для книги: если книга блестит и переливается, если картинка завлекательная на обложке, всяк ее купит. А серенькую с красненьким книжечку, невзрачную… Кому ж такая нужна? Насте уже виделась сияющая рама… Ладно. Пусть так будет.
4
Покосился Сталин на своего нового наркома внутренних дел, Генерального комиссара государственной безопасности Берия Лаврентия Павловича:
– Послушай, Лаврентий, какие слухи по Москве ходят. Люди говорят, что у тебя в НКВД заговор. Говорят, собрались какие-то подлецы на озере Хасан и договорились меня убить. Говорят, у них у всех головы лопнули. Ты, Лаврентий, разберись и мне доложи, у кого в НКВД голова лопнула и почему. Может такое быть, что кто-то оттуда целым убежал. Нужно разыскать всех, у кого голова не лопнула.
5
Зал в том же красном мраке, что и весь этот лабиринт фантастический. Тут та же парча и кисти золотые, и диваны турецкие. И много людей. Мужчин и женщин. Вот женщины и поразили его. Захлебнулся Руди обилием и разнообразием. Какие наряды! Какие разрезы! Какие вырезы! Какая смелость!
Мужчины что? Мужчины как мужчины. Фраки черные, манишки белые. Как в театре. Только в театре в карты не режутся. А тут игра картежная сразу за всеми столами. Тут проигрывают большие деньги и никак тому не огорчаются. Тут курят сигары небывалой длины, аромата невыразимого, тут в брызгах шампанского бурлит веселье, которое не омрачит никакой проигрыш. Тут денег не считают. Тут улыбаются. Тут смеются. Тут хохочут.
6
Где холст? Вот холст. Ротмистр Лейб-гвардии конно-гренадерского полка Синельников Володя на Монмартре у художника спер. Много их там, художников, у Сакре-Кер. Поутру холсты разворачивают, зевают, с похмелья матерятся, прямо как дворники парижские. Но надо должное отдать, они даже и матерятся как-то изысканно и вежливо: не хочется ли вам, месье, пойти к такой-то и такой-то матери. Без особой злобы поутру ругаются. Позевывая. А нельзя, господа художники, допускать зевков затяжных, ибо бравый ротмистр мигом холст умыкнет.
А краски где? А кисти?
Красок удалось добыть много. Только с цветовой гаммой проблема. Два только цвета. Черный и красный. Черной краски – половина банки десятилитровой. Полез французский дядька чумазый на лестницу трубу водосточную красить. Вниз обернулся, а краски уже нет. Была. Только что была… А красную краску достали прямо за углом. Там пожарная команда обитает. Там, за углом, все время пожарные машины подкрашивают, сияние подновляют. Именно там случайный прохожий подхватил ведерко, да и пошел спокойно, не шарахнувшись, воровато не оглянувшись. А в ведре и кисть оказалась. Для создания шедевра разве ведра целого не хватит? Хватит. Настина каморочка разом запахла радостным запахом капитального ремонта. Что еще, кроме таланта и вдохновения, для создания шедевра требуется? Еще требуется время.
– Тридцать секунд есть?
– Тридцать есть. А больше нет. Машина ждет, мотор работает, бензин тратит, а у нас на новую заправку денег нет.
– А у меня уже готово. Выносите.
– Осторожно. Краска не высохла, не размажьте.
7
На фрау Бертину внимания не обратили. Она просто расцеловалась с прекрасной дамой. И еще с одной. Подсела к игрокам. Ей поднесли бокал и наполнили его чем-то кристально-игристо-пенистым.
Тут так принято: на появление женщины внимания не обращают. Женщины появляются из красного света и в красном свете исчезают. И снова появляются.
Нужно сказать, что и на появление мужчин тут внимания обращать не принято. Никто не кричит в восторге, когда входит главный государственный обвинитель. Вовсе нет. И при появлении начальника венской криминальной полиции никто не орет приветствий. Люди приходят, легкой улыбкой, коротким жестом приветствуют своих… тут не произносят имен, не называют должностей…
Тут просто играют, тут отдыхают от праведных трудов, тут наслаждаются радостью жизни.
Руди Мессер был первым, на кого обратили внимание.
Прекрасная дама с царственным античным профилем и огромными, как у фрау Бертины, зрачками взвизгнула, увидев мальчика в дождевом плаще.
Тут принят черный фрак. И кто сюда пустил мальчика? Ему еще рано тут появляться. И есть ли в его карманах деньги?
Приглушенный шум зала затихает как бы перекатом. От Руди, как от камушка, в болото брошенного, легкая волна шепота, и сразу же за нею – волна молчания. Докатилась волна до стенок, отразилась от них и затихла. Онемел зал. На всех столах игра прервалась. Смех утих. И головы одна за другой, то там, то тут разворачиваются, как башни орудийные в направлении врага.
Тут все свои. Тут каждый знает всех остальных. Тут посторонний появиться не может. Кто не с нами, тот против нас! Чужой – значит, враг!
Руди Мессер прижался к мягкой бархатной стене. Понял, что совершил ошибку. Влетел не туда.
Тут слишком много тайн. Потому ему отсюда выйти не позволяют. Потому на него наведены сотни глаз, как орудия главного калибра. Видит Руди перед собой мужчин в черном. Все одинаковы, как пингвины. Но каким-то чужим знанием Руди узнает в этих людях адвокатов и прокуроров, фальшивомонетчиков и убийц, советников правительства и обозревателей столичных газет, вымогателей и взяточников, великих венских издателей и народных избранников, шулеров и взломщиков, банкиров и грабителей банков, столпов биржи и профсоюзов, аферистов, растлителей малолетних и проповедников всеобщего равенства.