Если это так, то картина складывается совсем странная. Ходят по стране по каким-то маршрутам, по каким-то расписаниям арестантские вагоны. И, надо полагать, не пустые. А раз так, то должны они быть внутри не совсем чистыми. Должны ароматами соответствующими благоухать.
А кто имеет право взять арестантский вагон из особого резерва Народного комиссара внутренних дел?
Тут два непонятных момента слились в один понятный.
Первый непонятный момент: охраны много, но нет следователя, который мог бы, воспользовавшись внезапностью ареста и растерянностью арестанта, выяснить многое из того, чего не выпытаешь из человека, которому дали время прийти в себя, собраться с мыслями, освоиться с обстановкой.
Второй непонятный момент: паровоз и целый вагон из спецрезерва для перевозки одного арестанта.
Понятный вывод: делом ее будет лично заниматься очень важный начальник, который ни рядовым, ни даже очень важным следователям не доверяет.
Если так, то возникает новая неясность: за что это с ней будет разбираться большой начальник? Никаких государственных преступлений она пока не совершала.
Объяснений может быть только два.
Первое: ее приняли за кого-то другого.
Второе: лес рубят — щепки летят. Где-то совершается нечто грандиозное, к чему лично она не имеет никакого отношения. Но исторический процесс захватывает и тех, кто от него хотел бы отгрести в сторону. Пилят на лесопилке огромное дубовое бревно, на бревне улитка… Никому та улитка зла не делала. Просто не на том бревне не в тот момент оказалась.
Представила себя Настя улиткой, слизняком. Это ей не понравилось. Тогда она себя резвой рыжей белочкой увидела. Такая на бревне сидеть не будет до тех пор, пока ее, бедную, не распилят надвое. Такая, не спеша, легкими прыжками убежит: прыг-прыг.
Убежать из тюремного вагона ей никак не выгорит.
Потому решила силы беречь до момента, который может представиться.
Для этого надо спать. Спать на голых досках.
Она умела засыпать. Способов есть множество. Но не на всех и не всегда они действуют. А у нее был способ безотказный. Надо увидеть чистое лесное озеро с камышами, с белым песком по дну. Нужно увидеть легкую рябь на прозрачной воде, желтый листок, плывущий корабликом. И падающий в воду камень… Бултых! И — ко дну. И круги по воде. Эту картинку надо держать перед собой, не позволяя другим мыслям и образам ее оттеснить. И еще один камень. Вот он летит… Вот воды коснулся… Вот брызги… Он ко дну идет… Идет… Идет… И круги… И кру…
7
Стукнул Змееед в дверь. Открыл робко. Навстречу — Сталин. Совсем не такой, как на портретах.
— Здравствуйте, товарищ Змееед.
— Здравствуйте, товарищ Сталин.
— Заходите, садитесь.
Комната на сталинской даче простая совсем. Пожал Сталин руку Змеееду. Отворачивается чуть Змееед, дает возможность товарищу Сталину незаметно платочком руку вытереть и незаметно же платочек в мусорную корзину метнуть. Но не вытирает товарищ Сталин руку свою.
— Ваше письмо я получил. Странное послание вы мне написали. Слово и дело. И что же это за слово такое? И что за дело? Выпить хотите?
Облизнул Змееед внезапно пересохшие губы:
— Хочу.
— Что налить? Есть вино грузинское, коньяк армянский, водка русская с рябиной, горылка украиньска з пэрцэм…
— Горылки, товарищ Сталин.
— Я с вами пью. Будем здоровы.
— Будем, товарищ Сталин.
Некоторые думают, что горилка — это такая маленькая обезьянка. Нужно признать, что это так. Это правда. Но не вся. Горилка — это еще и напиток лечебный. Снимает депрессию, хандру и застенчивость, отгоняет в дальний угол заботы и невзгоды, помогает устанавливать контакты между людьми и полное между ними понимание. Главное, чтобы была та горилка холодной, чтоб было ее в достатке, да чтоб закусить было чем. Хрустящий малосольный огурчик, лука кружочек да розового сальца шматочек — это то, что усвоению способствует. Все это на сталинской даче с большим пониманием приготовлено.
Сдвинули стопочки, выпили разом. Огурчиками осадили.
— Еще по одной?
— Я бы с удовольствием, товарищ Сталин, но вы-то не пьете.
— Как же не пью? Я же вместе с вами выпил.
Змееед Сталину на чарочки головой кивнул. Не понял Сталин. Присмотрелся. И сообразил. Змееедова чарочка от ледяной горилки запотела самую малость. А сталинская — нет.
Хитер товарищ Сталин. И руки ловкие. Змеееду — горилки, себе — воды. Как он это сделать успел, Змееед не засек, но, выпив и за огурчиком потянувшись, разницу почти неприметную подметил. Жизнь приучила Змеееда на самые пустяковые мелочи внимание обращать. Можно было бы, сталинскую хитрость выявив, промолчать.
Но злость играет: не с дураком дело имеешь, товарищ Сталин!
Улыбнулся Сталин, извинился: дела государственные, не время пить, но если уж, товарищ Змееед, ты поймал меня на хитрости, то налей мне сам, штрафную.
Налил Змееед. Выпил Сталин. Вот теперь и его чарочку самую малость как бы туманом прихватило.
— А теперь вместе?
— Вместе, товарищ Сталин.
Сталин бутылку в руки больше не берет, раз уж попался. Разлил Змееед. Выпили. Теперь к делу.
— Так что же это за слово такое? И что за дело?
— Вы же знаете, товарищ Сталин, что это означает.
— Я-то знаю. Вы-то знаете?
— Я тоже теперь знаю. Разрешите по порядку?
— Разрешаю.
— Пять дней назад на Северном вокзале пропал чекист, который прибыл с Колымы. Одет он был в гражданское. Я дежурил на первой платформе. Меня вызвал к себе на дачу Народный комиссар внутренних дел товарищ Ягода. Потребовал найти пропавшего. Говорили мы в саду, чтобы никто не подслушал. Сидели за столом. За время разговора он одиннадцать раз коснулся рукой своего лица, слегка поглаживал ухо. Все остальное время руки держал под столом. Иногда его взгляд на мгновение уходил в сторону.
— И что это, по-вашему, означает?
— Как что? — изумился Змееед. — Означает, что врал.
— А я вот руки под столом не держу. Я левой рукой щеку подпер. Это тоже что-то значит?
— Конечно. Если бы подперли рукой подбородок, то это я прочитал бы как потерю интереса. Но вы, товарищ Сталин, ладонь прижали к щеке, пальцы вверх, касаются виска. Разве из этого не ясно, что вам, товарищ Сталин, мои слова чрезвычайно интересны?
— Правильно. Вы меня заинтересовали. А чем вас заинтересовали действия Народного комиссара внутренних дел?
— В Москве пропал человек. Человек настолько важный, что этим делом занимается лично сам глава НКВД. Но занимается он этим делом в частном порядке, не поднимая шума, не привлекая к делу всю силу НКВД, не поднимая на ноги всех, кого можно и нужно поднять.