Моралите - читать онлайн книгу. Автор: Барри Ансуорт cтр.№ 25

Бедняга Прыгун улыбнулся на эти слова, а слезы у него на щеках еще не высохли. Вновь Мартин поставил на своем и убедил нас. Но, думаю, дело тут было не просто в деньгах, и в сердцах наших мы уже это знали.

— Игра теперь не та, какой была, — сказал Соломинка. — И мы не те, роли изменились.

— Монах ее лица не видел, — сказал Тобиас, вдруг повысив голос. — Пасти коз — холодная работа. Никлас верно сказал, она бы куталась в платок или надела бы плащ с капюшоном. — И он улыбнулся мне, кивнул, и мы снова стали друзьями.

— Может, он узнал ее по платью, — сказал Прыгун.

— Это указывает, что он хорошо ее знает, — сказал Мартин. — Как хорошо он ее знает, дочь бедного ткача?

— Как хорошо она его знает? — сказал Стивен.

— Вот почему она спустилась на дорогу? — сказал Прыгун. — Завидев не мальчика, а завидев Монаха?

— По ту сторону неподалеку лес, — сказал Стивен. — Я ходил туда посмотреть. Подходящее место для встреч.

Я уже сказал раньше, мы были одержимы. Мы видели, как приближается опасность, но мы не могли перестать играть в отгадки, не могли удержаться. Отгадывал и я. И произнес слова, которые были мне будто подсказаны.

— Он ехал один, — сказал я. — С ним никого не было.

— Если она спустилась для встречи с Монахом, — сказал Соломинка, — где был мальчик, где был Томас Уэллс? Он подсмотрел их вместе?

— Нам нужно узнать побольше, — сказал Мартин. — И тогда мы покажем такую Игру, о которой в этом городе никогда не забудут.

Его лицо было бледным, светлая кожа казалась почти прозрачной, рот с пухлой нижней губой крепко сжат, как всегда, если он был возбужден или чем-то увлечен. Никто больше ничего не добавил. Мы все еще стояли тесным кругом, будто заговорщики, готовящиеся принести клятву. Тут Соломинка вздрогнул и обхватил себя руками.

— Это безумие, — сказал он, и я увидел, как Прыгун взял его за руку.

— Нам надо узнать побольше, — повторил Мартин. — Мы должны опять пойти в город. — Он посмотрел прямо на Маргарет: — Ты сможешь снова найти этого Флинта, ну, того, кто нашел мальчика?

— Я могу порасспрашивать, — сказала она. — Я знаю его дом. — Она помолчала, потом сказала: — Он видел нашу Игру, он заплатил пенни у ворот.

— Сможешь ты опять угодить ему, как угодила в тот раз, а взамен задать ему вопрос?

— Какой вопрос?

— Спроси его, не помнит ли он, было ли тело мальчика в инее, когда он его нашел?

— В инее?

— Да-да, — сказал он с внезапным нетерпением. — Спроси его, побелела ли одежда мальчика от инея и был ли это легкий иней или одежда промерзла. Когда его нашли, было раннее утро, едва рассвело. Все эти дни земля была твердой от заморозков. Помнишь, когда мы обсуждали, что нам делать с Бренданом? Нам пришлось привезти Брендана сюда, потому что сами мы не могли похоронить его в такой твердой земле без кирки и лопаты.

— Причина, по которой мы привезли Брендана сюда, была в том, что ты хотел устроить ему церковные похороны. — Стивен был злопамятен и воспользовался случаем свести счеты. — Тогда нам пришлось заплатить попу, — сказал он. — А тогда мы должны были сыграть эту Игру, чтобы возместить такую трату.

— И разве мы этого не сделали? Брат, пусть ты говоришь правду, но так или не так, утра-то все равно были морозными. Если мальчик пролежал всю ночь у дороги, укрытый только темнотой, в уголках его глаз были льдинки, а складки одежды заскорузли от инея. А если нет, то его отнесли туда или убили там рано поутру, незадолго до того, как его нашел Флинт.

— Рано поутру? Но кто же тогда мог быть на дороге?

— Его убийца, — сказал Мартин. В наступившей затем тишине он обвел взглядом наши лица. — Мы разойдемся и узнаем побольше, — сказал он. — Игра, которую мы представили, была Ложной Игрой о Томасе Уэллсе. Сегодня мы покажем истинную. И оповестим об этом на улицах. А завтра, когда мы отправимся в Дарем, у каждого из нас будет достаточно денег на целый месяц.

Достаточно денег на месяц! Для бедных комедиантов это почти то же, что на всю жизнь. Иногда мне вновь вспоминается его торжество, когда он поднял кошель над головой обеими руками точным жестом священника, служащего литургию. Насколько сам он верил тому, что говорил нам? Он говорил об Игре истинной и ложной, но вкладывал в эти слова не их обычный смысл. Ему требовалась Игра с сильными сценами, такая, которая тронет зрителей, чтобы они разошлись не такими, какими пришли. Вот истинная Игра. И ему были нужны деньги. Он уговорил нас — уговорить нас было его ролью. Слова, которые он произносил, подсказывались ему, как и всем нам. Какое-то обаяние власти толкнуло нас ввергнуть себя в узы этой Игры о Томасе Уэллсе.

Мы опять отправились в город раздельными путями. Никто не сказал другим, что он будет делать. Я пошел на рыночную площадь, где можно было оглохнуть от кудахтанья кур, гоготания гусей и криков бродячих торговцев, зазывающих покупателей. Снег между прилавками был истоптан, превращен в месиво, его испещряли пятна мочи, обрывки перьев, обломки кочерыжек и моркови. Небо было ясным и бледным в прядях облаков, похожих на состриженное овечье руно. Среди толпы расхаживал человек на ходулях, оповещая, что в городской бане хорошая горячая вода. Оборванец, стоя на коленях в снегу, жонглировал тремя ножами.

Я увидел нищего, который сидел у нашего огня и говорил о пропавших детях. С прилавка, возле которого снег был утоптан, скатилось яйцо и разбилось. Желток зазолотился на снегу, тощий пес увидел его одновременно с нищим, оба кинулись туда, и нищий пнул пса ногой, пес взвизгнул, попятился, но не убежал, осмелев от голода. Нищий сдвинул ладони под яйцом, сгребая его вместе со снегом, и забрал его в рот, и съел все вместе — яйцо, осколки скорлупы и снег. Он увидел, что я смотрю на него, и улыбнулся знакомой улыбкой, и мокрые следы яйца и снега заблестели на его невинном лице. Тут я вспомнил, как он называл имена, словно в простоте его ума они хранились, как заученный урок, и я подошел к нему и спросил об имени отца женщины. Он назвал его сразу, по-прежнему улыбаясь.

— Его имя Джон Ламберт, добрый хозяин. Отец той, кого должны повесить, зовется Джон Ламберт.

Я дал ему пенни, и он отвернулся, крепко зажав монетку в кулаке. Но, отворачиваясь, он на миг поднял правую ладонь перед лицом в том же жесте ослепления.

— Она бы сказала, где все другие, если бы ей дозволили говорить, — сказал он, заковылял прочь, и я потерял его из виду в толпе.

«Она живет на краю выгона… — Кто-то сказал это накануне, когда мы беседовали между собой. — Ее отец ткач». Я подумал, что в базарный день он скорее всего где-то здесь, однако, быть может, я все-таки застану его дома, а ничего другого мне в голову еще не пришло. Однако прийти к нему и назваться священником или комедиантом было бы бесполезно. И тут я подумал, что могу притвориться писцом судьи. По воле случая я, когда мы уходили из сарая, закутался в плащ Алчности — ничего теплее уже не осталось. И на мне была черная шляпа, которую, уходя, я всегда надевал, чтобы прикрыть мою бритую голову.