— Когда вы позавчера перед корчмой отдавали приказы господину Силифанту, кот, что на лавке спал, зашипел и уши прижал. Это показалось мне подозрительным, потому что никого в той стороне не было… А потом я что–то вычуяла, вроде бы мысль, чужую мысль, и волю. Обычно–то для меня такая чужая мысль, господин коронер, это как будто кто–то крикнул громко… Ну, начала я чуять, крепко, вдвойне, и вычуяла его.
— Ты можешь его почуять всегда?
— Нет, не всегда. У него какая–то магическая защита. Я чую его только очень близко, да и то не всякий раз. Поэтому надо притворяться, потому как не известно, не кроется ли он аккурат поблизости.
— Только б не спугнуть, — процедил Филин. — Только б не спугнуть. Он мне нужен живым, Сельборн. Что предлагаешь?
— Заставить его ошибиться.
— Ошибиться?
— Тише, господин коронер.
— Но… а, не важно. Хорошо. Даю тебе полную свободу.
— Завтра сделайте так, чтобы мы остановились в какой–нибудь деревушке. Остальное — мое дело. А теперь для видимости отругайте меня как следует, и я уйду.
— Не могу я отругать, — улыбнулся он ей глазами и слегка подмигнул, немедленно сделав мину грозного начальника. — Я доволен вами, госпожа Сельборн.
«Он сказал — госпожа. Госпожа Сельборн. Как офицеру».
Скеллен снова подмигнул, одновременно махнул рукой.
— Нет! В просьбе отказываю! Кругом, марш!
— Слушаюсь, господин коронер.
Скеллен прекрасно сыграл свою роль.
* * *
На следующий день, ближе к вечеру, Скеллен объявил постой в деревушке у реки Леты. Деревня была богатая. Обнесена частоколом, въезжали в нее через изящные вращающиеся ворота из свежих сосновых бревен. Называлась деревня Говорог, а название это пошло от маленькой часовенки, в которой стояла сплетенная из соломы куколка, изображающая единорога.
«Помню, — вспоминала Веда, — как мы хохотали над этим соломенным божком, а солтыс с важной миной объяснял, что покровительствующий селу священный говорог многие годы назад был золотым, потом стал серебряным, был медным, было несколько костяных вариантов и несколько из благородной древесины. Но их постоянно крали. Приезжали издалека, специально, чтобы своровать. Так что гораздо спокойнее, если говорог сделан из соломы.
Ну, расположились мы в селе лагерем. Скеллен, как было условлено, занял чистую светелку.
Спустя неполный час поймали мы невидимого шпика. Классически».
* * *
— Прошу подойти, — громко потребовал Филин. — Прошу подойти и глянуть на этот документ… Минутку? Что, все уже на месте? Чтобы не пришлось разъяснять дважды.
Оль Харшейм, который только что выпил из подойника немного разведенной кислым молоком сметаны, облизнул губы и испачканные сметаной усы, отставил сосуд, осмотрелся, подсчитал. Дакре Силифант. Нератин Цека. Тиль Эхрад. Жоанна Сельборн…
— Нет Дуффицея.
— Позвать.
— Крель! Дуффи Крель! К командиру на совещание! За важными приказами. Бегом!
Дуффицей Крель, задыхаясь, вбежал в комнату.
— Все на месте, господин коронер, — доложил Оль Харшейм.
— Не закрывайте окна. Чесноком тут несет, подохнуть можно. Двери тоже отворите, устройте сквозняк.
Бригден и Крель быстро отворили окна и дверь, Веда же в который раз удостоверилась, что из Филина получился бы шикарный актер.
— Прошу подойти, господа. Я получил от императора вот этот документ. Секретный и чрезвычайно важный. Прошу внимания…
— Давай! — взвизгнула Веда, одновременно высылая сильный направленный импульс, который по своему воздействию на органы чувств был равносилен близкому удару молнии.
Оль Харшейм и Дакре Силифант схватили подойники и одновременно плеснули разведенной сметаной в указанном Ведой направлении. Тиль Эхрад размахнулся спрятанным под столом ковшом муки. На полу комнаты материализовалась сметанно–мучная фигура, вначале бесформенная. Но Берт Бригден не зевал. Безошибочно оценив, где может быть голова еще не испеченного, но уже вывалянного в муке «жаворонка», он изо всей силы саданул по этому месту железной сковородой.
Потом все скопом накинулись на облепленного сметаной и мукой шпика, содрали с него шапку–невидимку, схватили за руки и ноги. Перевернув стол крышкой вниз, привязали конечности пойманного к ножкам стола. Стащили с него сапоги и онучи, одну из онучей засунули в распахнутый в крике рот.
Чтобы увенчать дело, Дуффицей Крель с размаха дал пойманному по ребрам, а остальные с удовольствием наблюдали за тем, как у шпиона глаза вылазят из орбит.
— Прекрасная работа, — похвалил Филин, который все это небывало короткое время не пошевелясь стоял со скрещенными на груди руками. — Браво! Поздравляю. Прежде всего вас, госпожа Сельборн.
«Черт побери, — подумала Веда. — Если так и дальше пойдет, я и взаправду могу стать офицером».
— Господин Бригден, — холодно сказал Стефан Скеллен, стоя над разведенными между ножками стола ногами пленника. — Пожалуйста, суньте железо в угли. Господин Эхрад, извольте присмотреть, чтобы вблизи светлицы не крутились дети.
Он наклонился, заглянул пленнику в глаза.
— Давненько же ты не показывался, Риенс. Я уж подумал, не приключилось ли с тобой какое–нибудь несчастье.
* * *
Ударил кордегардский колокол, сигнал смены вахты. Сестры Скарра мелодично храпели. Петюх чмокал сквозь сон, обнимая табуретку.
«Разыгрывал из себя бодрячка, — вспоминала Веда, — прикидывался храбрецом. Риенс–то. Чародей Риенс, превращенный в свежеиспеченного «жаворонка“ и привязанный к ножкам стола.
Изображал из себя храбреца, но никого не обманул, а меня–то и подавно. Филин предупреждал, что это чародей, поэтому я перемешивала ему мысли, чтобы он ни чародействовать, ни призывать магическую помощь не мог. Попутно читала его. Он защищал доступ, но как только учуял запах дыма от углей камина, в которых раскаляли железо, его магические защиты и блокады лопнули по всем швам словно старые штаны, а я могла читать его сколько угодно. Его мысли ничем не отличались от мыслей других людей, которых я читала в подобных ситуациях, людей, которых вот–вот начнут истязать. Мысли разбросанные, несобранные, полные страха и отчаяния. Мысли холодные, склизкие, мокрые и вонючие. Как внутренности трупа.
И все же, когда у него изо рта вытащили кляп, чародей Риенс продолжал разыгрывать из себя храбреца. Во всяком случае — пытался».
* * *
— Ну, хорошо, Скеллен! Вы меня поймали, ваша взяла. Поздравляю! Низко склоняю голову перед техникой, профессионализмом и специализацией! Отлично вышколенные люди, можно позавидовать. А теперь прошу меня освободить. Уж очень неудобная поза.
Филин пододвинул себе стул, уселся на него верхом, опершись сплетенными руками и подбородком на спинку. Глядел на пленника сверху. И молчал.