— Да ты никак спятил, Лютик. — Ведьмак наклонился в седле. — Ты, похоже, совсем сбрендил, если мог подумать, что я тебя брошу. Давай руку, прыгай на коня. Тут тебе искать нечего, на паром все равно не протолкнешься. Отвезу тебя вверх по реке, поищем лодку или плот.
— Нильфгаардцы захватят нас. Они уже близко. Видел конников? Похоже, они идут прямо из боя. Поехали вниз по реке, к устью Ины.
— Перестань каркать. Мы проскользнем, вот увидишь. Вниз по реке тоже тянутся толпы людей, у каждого парома будет то же, что и здесь, все лодки, вероятно, уже захапали. Поехали вверх, против течения, не бойся, я переправлю тебя хоть на колоде.
— Тот берег едва виден!
— Прекрати ныть. Я сказал — переправлю.
— А ты?
— Забирайся на лошадь. Поговорим в пути. Эй, ты что! Только не с мешком! Хочешь, чтобы у Плотвы спина переломилась?
— Это Плотва? Но Плотва же была гнедой, а эта каштановая.
— Все мои лошади зовутся Плотвами. Ты прекрасно знаешь и перестань болтать. Я сказал — выкинь мешок. Что у тебя там, золото?
— Рукописи! Стихи! И немного жратвы…
— Выкинь в реку. Напишешь новые. А едой я поделюсь.
Лютик сделал жалостливую мину, но раздумывать не стал, а с размаху кинул мешок в воду. Запрыгнул на лошадь, устраиваясь на вьюке, схватился за Геральтов пояс.
— Вперед, вперед, — торопил он. — Нечего терять время, Геральт, давай — в лес, прежде чем…
— Перестань, Лютик, твоя паника начинает передаваться Плотве.
— Не смейся. Если б ты видел то, что я…
— Заткнись, дьявольщина. Едем, я хочу до темноты обеспечить тебе переправу.
— Мне? А ты?
— У меня есть дела по эту сторону.
— Да спятил–то, кажись, ты, Геральт. Тебе что, жизнь не мила? Какие еще дела?
— Не твоего ума… Я еду в Цинтру.
— В Цинтру? Нет уже Цинтры.
— Ты что это?
— Нет, говорю, Цинтры. Есть пепелище и куча камней. Нильфгаардцы…
— Слезай, Лютик.
— Что?
— Слезай! — Ведьмак резко обернулся. Трубадур взглянул ему в лицо и мигом слетел на землю, отступил на шаг, споткнулся.
Геральт слез медленно. Перекинул поводья через голову кобылы, минуту стоял в нерешительности, потом вытер лицо, не снимая перчатки. Присел на край ямы, оставшейся от вывороченного куста свидины с кроваво–красными плодами.
— Иди сюда, Лютик, — сказал он. — Садись и рассказывай, что с Цинтрой. Все.
Поэт сел.
— Нильфгаардцы вошли туда через перевал, — начал он после недолгого молчания. — Тысячи. Окружили армию Цинтры в долине Марнадаль. Разгорелся бой, длившийся целый день от зари до ночи. Люди из Цинтры яростно сопротивлялись, но их наполовину перебили. Король погиб, и тогда их королева…
— Калантэ.
— Да. Не допустила паники, не позволила оставшимся разбежаться, собрала вокруг себя и знамени, кого только смогла, они прорвались сквозь кольцо, выбрались за реку к городу. Кто сумел.
— А Калантэ?
— С горсткой рыцарей защищала переправу, прикрывала отступление. Говорили, билась, как мужчина, кидалась, словно сумасшедшая, в самый водоворот. Ее искололи пиками, когда она мчалась на нильфгаардскую пехоту. Тяжелораненую, вывезли в город. Что в манерке, Геральт?
— Водка. Хочешь?
— Пожалуй.
— Продолжай, Лютик. Говори все.
— Город в принципе не защищался, осады не было, уж некому было стоять на стенах. Остатки рыцарей с семьями, вельможи и королева… забаррикадировались во дворце. Нильфгаардцы взяли дворец с ходу, их маги в пыль раскрошили ворота и часть стены. Не поддавался только донжон, видимо, был сильными чародеями заговорен, потому что сопротивлялся нильфгаардской магии. И все же через четыре дня нильфгаардцы ворвались в покои. Но не застали никого живого. Никого. Женщины убили детей, мужчины убили женщин и кинулись на мечи либо… Что с тобой, Геральт?
— Продолжай, Лютик.
— Либо… как Калантэ… Головой вниз с балкона, с самого верха. Говорят, просила, чтобы ее… Никто не хотел. Тогда она доползла до балкона и… головой вниз. Рассказывают, с ее телом делали ужасные вещи. Не хочу об этом… Что с тобой, Геральт?
— Ничего, Лютик… В Цинтре была… девочка. Внучка Калантэ, лет десяти–одиннадцати. Ее звали Цири. О ней слышал что–нибудь?
— Нет. Но в городе и дворце была жуткая резня, и почти никто не уцелел. А из тех, кто защищал башню, не выжил никто, я же сказал. Большинство женщин и детей из самых знатных родов были именно там.
Ведьмак молчал.
— Калантэ, — спросил Лютик. — Ты знал ее?
— Знал.
— А девочку, о которой спрашиваешь? Цири?
— И ее знал.
От реки понесло ветром, по воде пошла рябь, ветер рванул ветки. С них мигающей пылью полетели листья. «Осень, — подумал ведьмак. — Снова осень».
Он встал.
— Ты веришь в Предназначение, Лютик?
Трубадур поднял голову, глянул на него широко раскрытыми глазами.
— Почему ты спрашиваешь?
— Ответь.
— Ну… верю.
— А знаешь ли ты, что одного Предназначения мало? Что надобно нечто большее?
— Не понимаю.
— Не ты один. Но так оно и есть. Надо нечто большее. Проблема в том, что я… Я уже никогда не узнаю, что именно.
— Что с тобой, Геральт?
— Ничего, Лютик. Давай садись. Едем, день пропадает. Как знать, сколько времени нам потребуется, чтобы найти лодку, а лодка нужна будет большая. Не оставлять же Плотву.
— Переправимся вместе? — обрадовался поэт.
— Да. На этом берегу мне уже искать нечего.
9
— Йурга!
— Златулина!
Она бежала от ворот, развевая выпроставшимися из–под платка волосами, спотыкаясь, крича. Йурга бросил вожжи слуге, спрыгнул с телеги, помчался навстречу, ухватил ее за талию, крепко поднял, закружил, завертел.
— Я приехал, Златулинка! Вернулся!
— Йурга!
— Вернулся! Эй, раскрывайте ворота! Хозяин вернулся! Эх, Златулинка!
Она была мокрая, пахла мылом. Видимо, стирала. Он поставил ее на землю, но и тогда она, вцепившись, не отпускала его, дрожащая, теплая.
— Веди в дом, Златулина.
— Боги, ты вернулся… Ночей не спала… Йурга… Я не спала по ночам.
— Я вернулся. Ох, вернулся. И богато вернулся. Видишь телегу? Эй, погоняй, заезжай в ворота! Видишь воз, Златулинка? Много добра везу, потому как…