Потом на мгновение с потолка перестало лить, потрясенный Сахаров в надежде начал рвать на себя круглую дверную ручку. Но через несколько секунд полилось опять, на этот раз просто горячая вода, тонкими, твердыми струйками. Вода размывала слой маслянистого раствора на щеках и лбу Сахарова и пенилась на полу маленькими водоворотиками, уходя в водостоки. Сахаров перестал кричать и принялся поспешно смывать с лица омерзительную хвойную липкость.
Душ прекратился, белые плиточные стены туалета поблескивали тысячами капелек, в кабине висел густой, удушливый хвойный туман. Зажглась, потрескивая, ослепляющая, бело-фиолетовая бактерицидная лампа, зазвучал мощный гуд, и включился исполинский фен. Могучие струи обжигающего воздуха – самум, сирокко, хамсин – испепеляли, превращали кожу в пергамент, а волосы, обильно политые моющим раствором, – в твердые торчащие стружки. Наконец все закончилось, дверной замок, щелкнув, открыл Сахарову дорогу к людям, и полуобморочный комсомолец вывалился на шумную площадь Навона.
Выглядел он роскошно – подсохшая зеленоватая пленка равномерно покрывала серый гэдээровский костюм, от колко торчащих волос шел пар, с бледного, вымытого до сияния лица дико смотрели красные, слезящиеся глаза.
Нежный хвойный аромат сопровождал Сахарова еще несколько дней, не помогали ни шампунь "Осень", ни одеколон "Олимпийский". У товарищей по группе было постоянное ощущение того, что неподалеку моют туалет.
Эта забавная история обсуждалась в институте не один месяц. Но уже через две недели после возвращения на Родину невозмутимый Сахаров организовал торжественное собрание "Быть достойными памяти героических отцов", оформил стенд на военной кафедре, и акции туристо совьетико вновь поползли вверх в институте и райкоме. Так что у Сереги Рейна были все основания подозревать, что "военнопатриотический сектор" захочет в Рильские горы.
– Ты не тушуйся, Берг, – сказал Рейн. – Я до горкома дойду в случае чего. Завтра в три заседание комитета. Ты будь обязательно. Это значит – этим сукам сюрприз будет. А там и поговорим, на заседании. На горнолыжный курорт должен, по идее, ехать горнолыжник. Тем более что ты Универсиаду выиграл. Баскетболисты-то наши на Универсиаде обосрались. А их, дармоедов, и в Гурзуф посылали, и обеды им бесплатные, и зачетные недели им переносят… Все понял? Завтра в три.
На следующий день, в три часа пополудни, Саша нервно переминался возле двери с табличкой "КОМИТЕТ ВЛКСМ". Из-за обитой красным кожзаменителем двери глухо доносились невнятные голоса. Там, видно, шла дискуссия. Саша ходил взад-вперед по коридору и вспоминал свои прегрешения.
"На субботнике не был. Так я болел. И у меня справка была, что я болел. Рубан тогда говнить начал, а я ему справку показал, и он отстал. Политинформации не проводил давно. Но как-то ведь проводил – в сентябре, кажется, или в октябре.
Что еще? Галича пел, когда у Полежаевой в общаге собирались. Но там только свои были, группа. Свои-то свои, и вроде никто у нас не стучит, но Сенька мне потом выговорил – бренчи, говорит, поменьше. Откуда он узнал? А! Так ему Заяц, поди, рассказала! Ну да, точно, у него тогда с Зайцем какие-то амуры были, хотя ничем не кончились те амуры. Она динамка манерная, наш Заяц, с ней надо или никак, или решительно. А старый развел вокруг нее свою интеллигентную бодягу, книжки ей давал читать, на выставки с ней ходил, идиот… Так, что еще на меня есть? Да ни хрена, если разобраться, на меня нету! Чист я! И Универсиаду я выиграл. Неужели пошлют в мой Боровец какого-нибудь козла, который и лыж-то никогда в глаза не видел? А ведь пошлют, гады… Что им Универсиада? Что им мой "ка-мэ-эс"? Ну и к черту их всех! Накоплю денег и в том году сам поеду через "Спутник". Или дядю Петю попрошу, он мне достанет путевку через Академию наук".
Дверь открылась, в коридор выглянул Серега Рейн и сквозь зубы сказал:
– Заходи, быстро!
Саша облизнул пересохшие губы и вошел.
В просторном помещении комитета ВЛКСМ было душно. За длинным столом сидели комитетчики, несколько человек с любопытством посмотрели на Сашу. Глущенко, восседавший в конце стола, на секретарском месте, озабоченно хмурился и вертел в пальцах шариковую ручку. За спиной у Глущенко стоял на подставке большой гипсовый бюст Ленина. Ленин из-за головы Глущенко неприязненно смотрел на Сашу белыми гипсовыми глазами, словно говоря: "Хрен тебе, а не Боровец! Ты плохой комсомолец, ты не проводил политинформации!" – А вот он и сам, кстати, здесь! – сказал Рейн. – Вот давайте его вопрос сейчас и рассмотрим. Отдельно взятый, так сказать, живой человек, наш товарищ… В его присутствии и выскажем все "за" и "против". А чего заглазно-то? Если какие-то претензии к нему, если недостоин, так давайте при нем и решим.
– Не много берешь на себя? – негромко сказал Глущенко.
– Сколько положено беру, – спокойно ответил Рейн.
Как писал Дюма, "их взгляды скрестились".
– Какие будут мнения? – немного погодя спросил Глущенко.
Саша понял, что из-за него "группировка Рейна" схлестнулась с "группировкой Глущенко". Видимо, вопрос о том, кто поедет по путевке горкома, вылился в вопрос соблюдения норм демократического централизма.
– Он, кажется, учится посредственно, – пробурчал некто в сереньком пиджаке, сидевший одесную от Глущенко.
– Извините, – твердо сказал Саша. – У меня даже четверок нет.
– Александр отличник, – подтвердил Рейн. – В этой сессии у него три пятерки и два "автомата".
– Активист СНО, – подал голос парень с пшеничными усиками, сидевший у двери. – В декабре сделал доклад на конференции. Работа по фарезам, отличные результаты.
Статью задепонировал в соавторстве с профессором Редькиным.
Саша благодарно покосился на парня. Его звали Сергей Еремин, и он был с пятого курса. Саша встречал его в спортзале, там кучка энтузиастов три раза в неделю занималась "сэ-нэ", очень жесткой разновидностью дзюдо.
– Отличный спортсмен. Горнолыжник. Что немаловажно, – заметил Рейн.
"Связей, порочащих его, не имеет…" – подумал Саша.
– На Универсиаде защитил честь института, – веско произнес лысоватый крепыш из спортсектора, самбист, он тоже выступал на Универсиаде.
– Кандидат в мастера спорта, – застенчиво добавил Саша.
– Насчет международной обстановки в курсе? – спросили слева. – Какие газеты выписываешь?
– Выписываю "Известия" и "Комсомолку", – четко ответил Саша. – За международной обстановкой слежу. Провожу политинформации… периодически.
И подумал: "Безработица в Антарктиде, сионисты – пидоры и гады, пролетариат Занзибара победит…" Комитетчики молчали, кто-то перебирал бумаги, кто-то разглядывал Сашу. Было тихо, только справа от Саши напряженно сопел Рейн.
И вдруг Саша понял, что ему дадут эту путевку. Кажется, дадут. Это невероятно, но ему могут дать путевку. Какие-то тут у комитетчиков сложились расклады, что Саше путевку дадут.
У него от волнения вспотели руки. Саша внезапно ощутил в себе странное чувство.