Танкреди обратился к Уэйну:
— Он что-нибудь сказал?
— Ни одного слова. — Он усмехнулся, оскалившись. — Пока.
— Мне нужно разрешение отвезти его в Рим. На фирму, — сказал Гаккет.
— Никаких письменных указаний не будет. И тем более чего-либо другого, что обязывало бы нас принимать в этом участие. Ясно? — Танкреди явно опасался как-либо обозначить неприятный эпизод. — Дайте мне отпечатки.
Уэйн покачал головой:
— Боюсь, они ничему не послужат. По-моему, речь идет не об итальянце, хотя мне и кажется, что я его где-то видел.
— Напряги память, Уэйн. Прими немедленно какую-нибудь таблетку, — съязвил Гаккет. — И найди объяснение некоторым техническим деталям, которые меня чрезвычайно интересуют. — Он обернулся к Танкреди с иронической улыбкой. — Мне хотелось бы все же понять, как смог этот человек пройти в аэропорт с оружием, как сумел обмануть вашу бдительную охрану. — Он презрительно посмотрел на Уэйна. — И еще я хотел бы понять, как он мог стрелять в полной темноте, насмеявшись над всеми мерами защиты, которые предусмотрел такой профессионал, как ты, Уэйн?
— У него было ружье с инфракрасным прицелом? — спросил Танкреди.
— Нет, — ответил Уэйн. — На таком расстоянии оно бессмысленно — цель не различить. Прицелиться точно в таких условиях вообще невозможно. Что это удалось, просто чудо! И тут должно быть какое-то другое объяснение.
— Ну и какое же? Может, он святой или ангел, работающий на секретные службы Ватикана.
— Может, он кошачьей породы, — мрачно раздумывая, произнес Уэйн, — видит ночью и работает под Тарзана.
— Это мысль. Поработай над ней, Уэйн. Он твой. Это случай реабилитировать себя, постарайся не упустить его, парень.
— Ты молодец, Гаккет. Но мне не нравятся твои манеры.
Гаккет подошел к Уэйну и зло посмотрел на него:
— А мне не нравятся твои действия. Но вплоть до нового распоряжения ты отвечаешь здесь за все. И если между нами возникнут новые разногласия, мы уладим их, когда все будет закончено. Спокойно. В Вашингтоне.
Помрачнев, Уэйн вышел, столкнувшись в дверях с запыхавшимся карабинером. Отдав честь полковнику Танкреди, тот сообщил:
— Полковник, четырнадцатый пост не отвечает.
Свет в сельском домике погас. Взяв ружье, Номер Два вышел на улицу и увидел на дороге за деревьями мелькающие огни фар. Это приехали Шабе и Контатти.
— Все в порядке, — произнес Шабе вместо приветствия. — Продолжай свое дежурство и будь осторожен.
Номер Два кивнул и удалился.
Все вышли из машин. Мужчины обменялись понимающими взглядами, и Контатти улыбнулся, кивая на Мерилен:
— Мисс Ванниш прекрасно выглядит. Ладно, не стесняйся, Шабе, сделай ей комплимент.
Шабе пристально посмотрел на Мерилен, но промолчал, пытаясь понять, что скрыто за словами Контатти. Наконец его осунувшееся лицо исказилось неприятной гримасой, которая должна была обозначать улыбку. Старик открыл дверь и церемонным жестом пропустил Мерилен вперед, за ней прошел и Контатти. Шабе тоже хотел было последовать за ними, но передумал. Ему опять вспомнилось былое, и нужно было немного прийти в себя.
Подъезд обычного жилого дома. Замызганные стены, грязные ступени, обшарпанные двери. Он поднимается по лестнице, не задерживаясь на площадках. Движется осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. По виду он похож на нищего, или на человека, оказавшегося в большой беде, или на бандита. На четвертом этаже он останавливается у двери, стучит и ждет.
За дверью раздаются шаги, она приоткрывается. Он распахивает ее. Перед ним стоит миловидная женщина лет тридцати, широколицая, ясноглазая, светлые косы уложены вокруг головы. Она растерянна и удивлена. За ее спиной появляется худенькая девочка примерно таких же лет, что и Соня, и хватается за мамину юбку.
Шабе вошел в гостиную, когда Контатти уже наливал себе выпить. Мужчины понимающе переглянулись. Давно уже было проверено опытом — им достаточно одного взгляда, чтобы понимать друг друга. Мерилен сидела на диване, словно защищая спавшую Соню.
Шабе поднял девочку, как пушинку, очень осторожно, чтобы не разбудить, и отнес в другую комнату. Вернувшись, он снова вопросительно посмотрел на Контатти.
— Ты уже понял, что появились новые обстоятельства, — сказал Контатти, стараясь говорить в своей обычной непринужденной манере. — К несчастью, эта прекрасная мисс вдруг преисполнилась нелепых подозрений и в страхе составила на меня досье, полное обвинений. Это записи наших разговоров и снимки, сделанные тайком. Короче, приняла меры предосторожности от воображаемой опасности, полагая, будто мы пожелаем убрать ее.
— А чего тут волноваться? — спокойно ответил Шабе. — Достаточно убрать обоих. Вас обоих, я имею в виду.
— И кто это сделает? Ты?
Вместо ответа Шабе достал пистолет и протянул ему, заметив без тени юмора:
— Вы могли бы сами покончить с собой.
Контатти посмотрел на оружие, но не взял его.
— Неплохая мысль. А вы что скажете, Мерилен?
Подавляя страх, она пыталась сохранить спокойствие.
— Мне кажется, это неудачное решение. У меня есть предложение получше.
— Великолепно, — сказал Контатти.
Мерилен посмотрела на Шабе — тот, немного поколебавшись, положил пистолет в карман.
— Но сначала я хочу понять одну вещь, — продолжала Мерилен. — Я хочу знать, в кого действительно стрелял Юрек?
Ответил Шабе:
— В конверте, который я вручил ему в аэропорту, была фотография Фрэнки Хагена. Рудинский не мог ошибиться и не ошибся.
— Понимаю, — согласилась Мерилен, — но разве не разумнее было бы с вашей стороны не говорить мне этого? Если бы я думала, что жертвой станет Форст, я продолжала бы обманываться и считать, что… служу отечеству.
— Конечно, — ответил Контатти. — Но мы предпочли, чтобы вы знали правду. А зачем?
— Думаю, что догадываюсь. Чтобы посмотреть, как я буду реагировать на это, и понять, способна ли я защитить себя.
— Это был самый простой способ выяснить, не ведете ли вы, усомнившись в нас, двойную игру. — Контатти покачал головой, размышляя. — С другой стороны, необходимо было поставить вас в известность, даже заставив при этом поверить в ошибку Рудинского. Мы не могли рисковать, не могли допустить, чтобы вы, растерявшись, выдали бы себя вашему бывшему другу Уэйну.
— Выходит, я должна была верить, что ваш план не предусматривал убрать меня?
Контатти грустно улыбнулся:
— Убрать такую красивую женщину? Какое безумие!
Мерилен размышляла, пытаясь не пропасть в этой ужасной игре правды и лжи, в какую оказалась втянута.