Суханов встал из-за стола навстречу Хагену, и они холодно обменялись рукопожатиями. В кабинете находились другие сотрудники КГБ и два чиновника, один из которых достал из шкафа поллитровую бутылку водки, стаканы и аккуратно наполнил их.
Полковник Суханов жестом предложил выпить, произнеся формальный тост, затем вопросительно посмотрел на другого чиновника, и тот положил ему на стол толстую папку. Суханов и Хаген снова взглянули друг на друга. Американец двусмысленно и высокомерно улыбнулся, и Суханов склонился над бумагами.
Юрек нашел на центральной парковке аэропорта свободное место и остановился. Мерилен заметила неподалеку машину Контатти и, не скрывая волнения, повернулась к Юреку, который, выключив двигатель, сидел, о чем-то задумавшись. Почувствовав ее взгляд, он вздрогнул и сделал прощальный жест, но она взяла его за руку, и он удержал ее.
— Подожди.
Глаза Мерилен наполнились слезами, и, повинуясь безотчетному порыву, она поцеловала Юрека долгим поцелуем, в котором соединились отчаяние и любовь. Юрек ответил ей так же порывисто, едва ли не страстно, но потом отстранился, и лицо его вновь сделалось мрачным и злым. Он открыл дверцу машины, но Мерилен, охваченная бесконечной тревогой, опять задержала его:
— Юрек, что будет?
— Меня это не волнует. Плыву по течению, отдаюсь ему. Мне нужна чистая, ясная голова, и сейчас мне не следует ни о чем думать, иначе не смогу действовать, как автомат.
— Как автомат…
— Прощай, Мерилен.
— Я останусь тут.
Он нахмурился:
— Нет. Уходи! Не хочу, чтобы ты была замешана в этой истории. — Он неожиданно грубо схватил ее за руку. — Возьми такси. Уезжай отсюда, поняла? — Взбешенный, он заставил ее согласиться. Потом вышел из машины и удалился не оборачиваясь.
— Удачи, Юрек. Прощай, — прошептала Мерилен, провожая его взглядом.
Он направился к эскалатору, который вел к ярко освещенному залу отправления. На середине пути он встретился с высоким элегантным блондином — с Контатти, но не обратил на него никакого внимания и проследовал дальше. Тот в свою очередь игнорировал Юрека и спокойно направился к его машине, в которой все еще сидела Мерилен.
Юрек поднялся по эскалатору и исчез на втором этаже. В толпе пассажиров позади него мелькнула костлявая фигура Шабе, тоже поднявшегося сюда.
Мерилен, оставаясь в машине Юрека, была словно парализована волнением, переживанием, страхом и потому вздрогнула, когда Контатти, улыбаясь, открыл дверцу и предложил ей выйти.
— Механизм приведен в действие. Будем надеяться, что сработает. Идемте.
— Очевидно, шаги, предпринятые нашим министром иностранных дел, чтобы воспрепятствовать этому обмену, оказались безуспешными… Если они, конечно, были… эти шаги…
Контатти ничего не ответил, и Мерилен вышла из машины.
В зале отправления Шабе ни на минуту не упускал из виду Юрека. Он проследил, как тот подошел к билетной стойке, коротко переговорил со стюардессой, взял у нее довольно объемистую и тяжелую кожаную сумку, затем прошел к лестнице, ведущей в цокольный этаж, к туалетам. Наблюдая за ним, Шабе встал в очередь пассажиров, ожидавших регистрации билетов, — отсюда он мог видеть выход из туалета.
Оборачиваясь, старик задел кокера, сидевшего возле элегантной синьоры, которая целовалась с каким-то мужчиной, очевидно прощаясь. Собака взвизгнула, и синьора отвлеклась, сделав ей укоряющий жест. Пассажир взглянул на часы, еще раз попрощался с женщиной и поспешил к окну паспортного контроля. Синьора тоже хотела было уйти, но кокер удерживал ее, натянув поводок и злобно рыча.
Рычал он на Шабе. Старик посмотрел на эту собаку и вспомнил другие собачьи морды…
Ослепительный снег. Отчаянно лающая овчарка. Ее держит на поводке охранник с ружьем, но она все рвется вперед, утопая в глубоком снегу. Немного дальше идут другие охранники, тоже с собаками, рвущимися с поводков. Широкой шеренгой все продвигаются в сторону леса.
Вскоре входят в него и исчезают среди сосен, зеленые ветви которых тяжело нагружены снегом. Наступает тишина. И тогда ему удается выбраться из-под глубокого снега. Все в той же форме заключенного, он устремляется в сторону обрыва, глаза его налиты кровью, как у злого животного.
Запершись в кабинке туалета, Юрек открыл сумку и осмотрел ее содержимое. В ней лежали разобранное ружье с оптическим прицелом, патроны, пара галош, билет первого класса на самолет в Лондон и бельгийский дипломатический паспорт с фотографией Юрека на подставное имя курьера, уполномоченного доставить дипломатический чемодан.
Был там также конверт с фотографией человека, которого следовало убить, и бумага с инструкциями, как добраться до места убийства. Юрек внимательно прочитал инструкции, потом с интересом осмотрел предмет, оказавшийся на самом дне сумки: нечто вроде кожуха от пишущей машинки, но вместе с клавиатурой.
Юрек положил билет, паспорт и конверт в карман, потом спрятал в сумку разобранное ружье, аккуратно накрыл его ложным кожухом от пишущей машинки, закрыл сумку и вышел из туалета.
Мерилен и Контатти шли не торопясь вдоль парковки аэропорта, заполненной множеством машин.
— Прекрасно представляю себе, — сказала она, волнуясь, — что произойдет, когда… когда он выстрелит, когда убьет его. Вспыхнет море света, и все бросятся к нему. Он окажется отличной мишенью… Да его же просто изрешетят пулями. Именно этого вы хотите, да?
Контатти постарался сохранить невозмутимость, но видно было, что ему это нелегко.
— Успокойтесь, Мерилен. Что за странные кровавые фантазии вы придумываете. Все будет хорошо. — Они направлялись к его машине. — Успокойтесь, никто не станет в него стрелять. Он нужен живой, это же ясно, чтобы понять, кто он такой и на кого работал.
— Его будут пытать, и он все расскажет.
— Все — это что?
— Расскажет обо мне. А вы думаете, я смогу выдержать допрос, какой мне устроят… советские специалисты?
— Но никто и не говорит, что Рудинский станет вспоминать вас. Какой ему смысл вовлекать вас в это дело? Выяснят, кто он такой — поляк, не имеющий никакого отношения к разведке, найдут Соню, поймут, что его шантажировали и вынудили действовать. И ничего ему не будет. А почему, собственно, его должны наказывать?
— Чересчур оптимистичный прогноз, вам не кажется?
Они сели в его «фиат».
— Ну хорошо, — сказал он, — допустим, Рудинский назовет ваше имя. Но я ведь уже объяснил: вам достаточно сообщить о своем участии в похищении в качестве совершенно случайного посредника.
— А если я буду вынуждена рассказать и обо всем остальном?
— Обо мне и о Шабе? Бросьте, не станут же они по-зверски обращаться с женщиной.
— А если станут?