Они не перебивали ее, они внимательно слушали. Можно было
подумать, что они готовы слушать ее часами, а она вдруг поднялась и шагнула к
столу, но Панди поймал ее за плечо и бросил обратно на табурет. Тогда она
плюнула изо всех сил, но плевок не долетел до стола, и она вдруг обмякла и
заплакала. Некоторое время они смотрели, как она плачет. Потом бригадир встал и
приговорил ее к уничтожению в сорок восемь часов, и Панди взял ее за локоть и
вышвырнул за дверь, а штатский сильно потер руки, улыбнулся и сказал бригадиру:
«Это удача. Отличное прикрытие!» А бригадир ответил ему: «Благодари ротмистра».
А ротмистр Чачу сказал только: «Языки!», и все замолчали.
Потом адъютант вызвал Мемо Грамену, и с этим совсем уж не
церемонились. Это был человек, который стрелял в коридоре. С ним было все ясно:
при аресте он оказал вооруженное сопротивление, и ему даже не задавали
вопросов. Он сидел на табурете, грузный, сгорбленный, и пока бригадир зачитывал
ему смертный приговор, он равнодушно глядел в потолок, нянча левой рукой
правую, вывихнутые пальцы которой были обмотаны тряпкой. Максиму почудилось в
нем какое-то противоестественное спокойствие, какая-то деловитая уверенность,
холодное равнодушие к происходящему, но он не сумел разобраться в своих
ощущениях…
Грамену не успели еще вывести, а адъютант уже с облегчением
складывал бумаги в папку, бригадир затеял со штатским разговор о порядке
чинопроизводства, а ротмистр Чачу подошел к Панди и Максиму и приказал им идти.
В его прозрачных глазах Максим ясно увидел издевку и угрозу, но не захотел думать
об этом. С каким-то отчужденным любопытством и сочувствием он думал о том
человеке, которому предстоит убить женщину. Это было чудовищно, это было
невозможно, но кому-то предстояло это сделать в ближайшие сорок восемь часов.
8
Гай переоделся в пижаму, повесил мундир в шкаф и повернулся
к Максиму. Кандидат Сим сидел на своей раскладушке, которую Рада поставила ему
в свободном углу, один сапог он стянул и держал в руке, а за другой еще не
принимался. Глаза его были устремлены в стену, рот приоткрыт. Гай подкрался
сбоку и щелкнул его по носу. И как всегда промахнулся – в последний момент Мак
отдернул голову.
– О чем задумался? – игриво спросил Гай. – Горюешь, что
Рады нет? Тут тебе, брат, не повезло, у нее сегодня дневная смена.
Мак слабо улыбнулся и принялся стаскивать второй сапог.
– Почему – нет? – спросил он рассеянно. – Ты меня не
обманешь… – Он снова замер. – Гай, – сказал он, – ты всегда говорил, что они
работают за деньги…
– Кто? Выродки?
– Да. Ты об этом часто говорил – и мне, и ребятам…
Платные агенты хонтийцев… И ротмистр все время об этом твердит, каждый день
одно и тоже…
– Как же иначе? – сказал Гай. Он решил, что Мак опять
заводит разговор об однообразии. – Ты все-таки чудачина, Мак. Откуда у нас
могут появиться какие-то новые слова, если все остается по-старому? Выродки как
были выродки, так и остались. Как они получали деньги от врага, так и получают.
Вот в прошлом году, например, накрыли одну компанию за городом – у них целый
подвал был набит денежными мешками. Откуда у честного человека могут быть такие
деньги? Они не промышленники, не банкиры… да сейчас и у банкиров таких денег
нет, если этот банкир настоящий патриот…
Мак аккуратно поставил сапоги у стены, встал и принялся
расстегивать комбинезон.
– Гай, – сказал он, – а у тебя бывает так, что говорят
тебе про человека одно, а ты смотришь на этого человека и чувствуешь: не может
этого быть. Ошибка. Путаница.
– Бывает, – сказал Гай, нахмурившись. – Но если ты о
выродках…
– Да, именно о них. Я сегодня на них смотрел. Это люди,
как люди, разные, получше и похуже, смелые и трусливые, и вовсе не звери, как я
думал… и как вы все считаете… Погоди, не перебивай. И не знаю я, приносят они
вред или не приносят, то-есть, судя по всему, приносят, но я не верю, что они
куплены.
– Как это – не веришь? – сказал Гай, хмурясь еще
сильнее. – Ну, предположим, мне ты можешь не верить, я – человек маленький. Ну
а господину ротмистру? А бригадиру? Радио, наконец? Как можно не верить Отцам?
Они никогда не лгут.
Максим сбросил комбинезон, подошел к окну и стал смотреть на
улицу, прижавшись лбом к стеклу и держась обеими руками за раму.
– Почему обязательно – лгут? – проговорил он наконец. –
А если они ошибаются?
– Ошибаются… – с недоумением повторил Гай, глядя ему в
голую спину. – Кто ошибается? Отцы? Вот чудак… Отцы никогда не ошибаются!
– Ну, пусть, – сказал Мак, оборачиваясь. – Мы не об
Отцах сейчас говорим. Мы говорим о выродках. Вот ты, например… Ты умрешь за
свое дело, если понадобится?
– Умру, – сказал Гай. – И ты умрешь.
– Правильно! Умрем. Но ведь за дело умрем – не за паек
гвардейский и не за деньги. Дайте мне хоть тысячу миллионов ваших бумажек, не
соглашусь я ради этого идти на смерть!… Неужели ты согласишься?
– Нет, конечно, – сказал Гай. Чудачина этот Мак, вечно
что-нибудь выдумает…
– Ну?
– Что – ну?
– Ну как же! – сказал Мак с нетерпением. – Ты за деньги
не согласен умирать. Я за деньги не согласен умирать. А выродки, значит,
согласны! Что за чепуха!
– Так то – выродки! – сказал Гай проникновенно. – На то
они и выродки! Им деньги дороже всего, у них нет ничего святого. Им ничего не
стоит ребенка задушить – бывали такие случаи… Ты пойми, если человек старается
уничтожить систему ПБЗ, что это может быть за человек? Это же хладнокровный
убийца!
– Не знаю, не знаю, – сказал Мак. – Вот их сегодня
допрашивали. Если бы они назвали сообщников, могли бы остаться живы, отделались
бы воспитательными работами… А они не назвали! Значит, сообщники им дороже, чем
деньги? Дороже, чем жизнь?
– Это еще неизвестно, – возразил Гай. – Они по закону
все приговорены к смерти, без всякого суда, ты же видишь, как их судят. А если
некоторых и посылают на работы, так это знаешь почему? Людей не хватает на Юге…
и скажу тебе, работы там – это еще хуже, чем смерть…
Он смотрел на Мака и видел, что друг его колеблется,
растерян, доброе у него сердце, зелен еще, не понимает, что жестокость с врагом
неизбежна, что доброта сейчас хуже воровства… Трахнуть бы кулаком по столу, да
прикрикнуть, чтобы молчал, не болтал зря, не молол бы глупостей, а слушал
старших, пока не научился разбираться сам. Но ведь Мак не дубина какая-нибудь
необразованная, ему нужно только объяснить как следует, и он поймет…
– Нет! – упрямо сказал Мак. – Ненавидеть за деньги
нельзя. А они ненавидят… так ненавидят нас, я даже не знал, что люди могут так
ненавидеть. Ты их ненавидишь меньше, чем они тебя. И вот я хотел бы знать: за
что?
– Вот послушай, – сказал Гай. – Я тебе еще раз объясню.
Во-первых, они выродки. Они вообще ненавидят всех нормальных людей. Они по
природе злобны, как крысы. А потом – мы им мешаем! Они хотели бы сделать свое
дело, получить денежки и жить себе припеваючи. А мы им говорим: стоп! Руки за
голову! Что ж они, любить нас должны за это?