Максим стоял боком и у него не оставалось времени
повернуться. Он прыгнул изо всех сил, но человек все-таки успел один раз нажать
на спусковые крючки. Максиму опалило лицо, пороховая гарь забила рот, а пальцы
его уже сомкнулись на запястьях белого халата, и пистолеты со стуком упали на
пол. Человек опустился на колени, уронил голову и, когда Максим отпустил его,
мягко повалился ничком.
– Ну-ну-ну, – сказал ротмистр с непонятной интонацией.
– Кладите этого сюда же, – приказал он Панди. – А ты, – сказал он бледному и
мокрому Зойзе, – беги вниз и сообщи командирам секций, где я нахожусь. Пусть
доложат, как у них дела. – Зойза щелкнул каблуками и метнулся к двери. – Да!
Передай Гаалу, пусть поднимется сюда… Перестань орать, сволочь, – прикрикнул он
на стонавшего человека и легонько стукнул его носком сапога в бок. – Э,
бесполезно. Хлипкая дрянь, мусор… Обыскать, – приказал он Панди. – И положите
их всех в ряд. Тут же, на полу. И бабу тоже, а то расселась в единственном
кресле…
Максим подошел к женщине, осторожно поднял ее и перенес на
кровать. У него было смутно на душе. Не этого он ожидал. Теперь он и сам не
знал, чего ожидал – желтых, оскаленных от ненависти клыков, злобного воя,
свирепой схватки не на жизнь, а на смерть… Ему не с чем было сравнить свои
ощущения, но он почему-то вспомнил, как однажды подстрелил тахорга, и как это
огромное, грозное на вид и беспощадное по слухам животное, провалившись с
перебитым позвоночником в огромную яму, тихо, жалобно плакало и что-то
бормотало в смертной тоске, почти членораздельно…
– Кандидат Сим, – каркнул ротмистр. – Я приказал – на
пол!
Он смотрел на Максима своими жуткими прозрачными глазами,
губы у него словно свело судорогой, и Максим понял: не ему судить здесь и
определять, что верно и что неверно. Он еще чужак, он еще не знает их ненависти
и их любви… Он снова поднял женщину и положил ее рядом с грузным человеком,
который стрелял в коридоре. Панди и второй гвардеец, пыхтя, выворачивали
карманы арестованных. А арестованные были без памяти. Все пятеро.
Ротмистр уселся в кресло, бросил на стол фуражку, закурил и
пальцем поманил к себе Максима. Максим подошел, браво щелкнув каблуками.
– Почему бросил автомат? – негромко спросил ротмистр.
– Вы приказали не стрелять.
– Господин ротмистр.
– Так точно. Вы приказали не стрелять, господин
ротмистр.
Ротмистр, прищурившись, пускал дым в потолок.
– Значит, если бы я приказал не разговаривать, ты бы
откусил себе язык?
Максим промолчал. Разговор ему не нравился, но он хорошо
помнил наставления Гая.
– Кто отец? – спросил ротмистр.
– Ядерный физик, господин ротмистр.
– Жив?
– Так точно, господин ротмистр.
Ротмистр вынул изо рта сигарету и посмотрел на Максима.
– Где он?
Максим понял, что сболтнул. Надо было выкручиваться.
– Не знаю, господин ротмистр. Точнее, не помню.
– Однако то, что он ядерщик, ты помнишь… А что ты еще
помнишь?
– Не знаю, господин ротмистр. Помню многое, но капрал
Гаал полагает, что это ложная память.
В коридоре послышались торопливые шаги, в комнату вошел Гай
и вытянулся перед ротмистром.
– Займись этими полутрупами, капрал, – сказал ротмистр.
– Наручников хватит?
Гай посмотрел через плечо на арестованных.
– С вашего разрешения, господин ротмистр, одну пару
придется взять во второй секции.
– Действуй.
Гай выбежал, а в коридоре уже опять топали сапоги, появились
командиры секций и доложили, что операция проходит успешно, двое подозрительных
уже взяты, жильцы, как всегда, оказывают активную помощь. Ротмистр приказал
скорее заканчивать, а по окончании передать в штаб парольное слово «Тумба».
Когда командиры секций вышли, он закурил новую сигарету и некоторое время
молчал, глядя, как гвардейцы снимают со стеллажей книги, перелистывают их и
бросают на кровать.
– Панди, – сказал он негромко, – займись картинами.
Только вот с этой осторожнее, не попорти, я возьму ее себе… – Затем он снова
повернулся к Максиму. – Как ты ее находишь? – спросил он.
Максим посмотрел. На картине был морской берег, высокая
водная даль без горизонта, сумерки и женщина, выходящая из моря. Ветер. Свежо.
Женщине холодно.
– Хорошая картина, господин ротмистр, – сказал Максим.
– Узнаешь места?
– Никак нет. Этого моря я никогда не видел.
– А какое видел?
– Совсем другое, господин ротмистр. Но это ложная
память.
– Вздор. Это же самое. Только ты смотрел не с берега, а
с мостика, и под тобой была белая палуба, а позади, на корме, был еще один
мостик, только пониже. А на берегу была не эта баба, а танк, и ты наводил под
башню… Знаешь ты, щенок, что это такое, когда болванка попадает под башню?
Массаракш… – прошипел он и раздавил окурок об стол.
– Не понимаю, – сказал Максим холодно. – Никогда в
жизни ничего никуда не наводил.
– Как же ты можешь это знать? Ты же ничего не помнишь,
кандидат Сим!
– Я помню, что не наводил.
– Господин ротмистр!
– Помню, что не наводил, господин ротмистр. И я не
понимаю, о чем вы говорите.
Вошел Гай в сопровождении двух кандидатов. Они принялись
надевать на задержанных тяжелые наручники.
– Тоже ведь люди, – сказал ротмистр. – У них жены, у
них дети. Они кого-то любили, их кто-то любил…
Он говорил, явно издеваясь, но Максим сказал то, что думал:
– Да, господин ротмистр. Они, оказывается, тоже люди.
– Не ожидал?
– Да, господин ротмистр. Я ожидал чего-то другого.
Краем глаза он видел, что Гай испуганно смотрит на него. Но
ему уже до тошноты надоело врать, и он добавил:
– Я думал, что это действительно выродки. Вроде голых,
пятнистых… животных.
– Голый пятнистый дурак, – веско сказал ротмистр. –
Деревня. Ты не на Юге… Здесь они как люди. Добрые милые люди, у которых при
сильном волнении отчаянно болит головка. Бог шельму метит. А у тебя не болит
головка при волнении? – спросил он неожиданно.
– У меня никогда ничего не болит, господин ротмистр, –
ответил Максим. – А у вас?
– Что-о?
– У вас такой раздраженный тон, – сказал Максим, – что
я подумал…
– Господин ротмистр! – каким-то дребезжащим голосом
крикнул Гай. – Разрешите доложить… Арестованные пришли в себя.