Византийская принцесса - читать онлайн книгу. Автор: Елена Хаецкая cтр.№ 7

— Поверьте, нет для нас большей чести, — сказал Диафеб, приложив руку к сердцу, — чем беседовать на латыни с тем, кто весьма сведущ в этом языке.

— У вас скоро будет случай убедиться, насколько мы в ней сведущи! — заявила Кармезина. — Да и повадки ваши мы быстро распознаем, уж не сомневайтесь. Идемте!

И она ухватила Диафеба за рукав и повлекла за собой в свои личные покои, где уже собрались девицы из свиты принцессы. Завидев Кармезину с ее пленником, они принялись смеяться на все лады и рассматривать его со всех сторон, чему он покорялся, точно прирученный пес.

— До мессы остается еще более часа, — сказала Кармезина, усаживаясь, — поэтому мы, дорогие подруги, успеем вволю помучить этого славного рыцаря! Вчера он недурно потешил нас историей о героическом плавании Тиранта к берегам Родоса; быть может, сегодня следует потребовать продолжения этой истории?

— Да, да! — закричали девицы наперебой. — Пусть рассказывает!

Они вытолкнули Диафеба на середину комнаты и заставили его говорить, грозя в противном случае самыми страшными карами, каждая из которых заключала в себе слово «НЕ»:

— Я вас не поцелую.

— Я не позволю вам заглянуть ко мне за вырез платья.

— Я не дам вам прикоснуться к моему локону.

— Я не поднесу вам вина в бокале.

— Я не протяну вам руки.

— Я не коснусь вашего колена моим.

Видя, что со всех сторон грозит ему погибель, Диафеб почти сразу же сдался на милость пленительниц и заговорил:

— Итак, мы очутились на Родосе, а с нами путешествовал пятый сын французского короля по имени Филипп. Этот Филипп был несчастнейший молодой человек, младший после четверых братьев, так что отец не обращал на него ни малейшего внимания. Воспитания он не получил никакого, внешностью обладал самой заурядной, был глуповат, не разбирался ни в музыке, ни в танцах, ни в поэзии, а в обращении с дамами следовал не столько этикету, сколько инстинктам, коих не чужды и животные.

— Какой ужас! — вскричала Кармезина. — Но, вероятно, он был отважный и косматый воин?

— Отнюдь нет, — возразил Диафеб. — Филипп представлял собою юнца с унылым длинным лицом, похожим на лошадиное. Но у него было доброе сердце, и к тому же он тянулся к прекрасному и поэтому избрал Тиранта своим лучшим другом.

— А что думал об этом сам Тирант? — полюбопытствовала Эстефания, подруга принцессы.

— Мой кузен испытывал к Филиппу сострадание и потому твердо решил назло французскому королю, четверым старшим братьям Филиппа и самой судьбе устроить жизнь бедняги наилучшим образом. И вот мы достигли Сицилии…

— Но ведь вы были на Родосе! — перебила Кармезина.

— Моя госпожа, — возразил Диафеб, — я рассказываю историю о том, как мы, освобождая Родос от мавританских полчищ, вдруг очутились на Сицилии. Это случилось после опасного и долгого плавания…

— Довольно о плавании! — сморщила нос Эстефания. — Мы желаем слушать историю о том, как Тирант устроил жизнь Филиппа наилучшим образом.

— В таком случае, начну с главного: прибыв на Сицилию, Филипп влюбился в дочь сицилийского короля Рикоману, причем с первого взгляда, а Рикомана в свою очередь полюбила его.

— С его-то лошадиным лицом? — возмутилась Эстефания.

— Лошадиное лицо в определенной степени воплощало в себе добрые качества Филиппа, ибо он обладал сердцем коня: горячим, верным, своенравным и прожорливым.

— Я слыхала историю о съеденном сердце, — сказала Кармезина задумчиво, — однако впервые в жизни слышу историю о прожорливом сердце.

Диафеб слегка поклонился ей и продолжил:

— Однако Рикоману начали терзать сомнения: достаточно ли хорош ее избранник. И для того чтобы испытать его, она решила устроить большой пир и созвала сто поваров, и было заколото неисчислимое количество быков, и приготовлены бычачьи хвосты, и печень быков, и тушеная говядина с луком, чесноком и перцем, и фаршированные кишки, и другие великолепные лакомства, не говоря уж о густых соусах и прочем…

— Слушая о быках, можно подумать, что мы находимся в Вавилоне, — сказала Кармезина.

— Да, то были истинные тельцы, — согласился Диафеб, — но вот что случилось дальше. Едва только Филипп очутился за столом, как он быстро схватил краюху хлеба и отрезал своим ножом двенадцать огромных ломтей, дабы затем навалить на них двенадцать кусищ мяса, залить все соусом и съесть. Так он привык поступать у себя дома, в королевском дворце, и я не могу его судить, ибо, имея четверых старших братьев, следует проявлять расторопность при поглощении пищи. Однако Рикомана, увидев такую неумеренность и столь дурные манеры, едва не упала в обморок. По счастью, рядом с Филиппом очутился…

— Тирант! — воскликнула Эстефания и захлопала в ладоши. — Да? Тирант! Я угадала!

— Да, моя прекрасная госпожа, Тирант сразу увидел, какую ужасную оплошность допустил Филипп. Поэтому он быстро положил на каждый ломоть хлеба по золотой монете и с поклоном объяснил королю Сицилии и его дочери, что при королевском доме Франции есть обычай: раздавать милостыню нищим в виде хлеба и денег. Филипп, однако, почти выдал себя, ибо скорчил ужасную гримасу, видя, как его лишают трапезы, а Рикомана сразу же сделалась смертельным врагом Тиранта, ибо Тирант, по ее мнению, некстати встал между истинным Филиппом и Филиппом ложным.

— Но ведь так оно и было, — заметила Кармезина.

— Уверяю вас, ваше высочество, что мой кузен и господин действовал исключительно в интересах Филиппа…

И вот Рикомана решила вновь испытать Филиппа и приготовила для него комнату с двумя постелями. Одна постель была роскошная, достойная королевского сына, а другая скромная, походная.

Рикомана нашла способ отделаться от Тиранта, который все время оставался при Филиппе и нашептывал ему советы касательно того, что он должен делать, дабы не уронить себя в глазах королевской дочери. И едва только Тирант удалился и оставил их наедине, как Рикомана пригласила Филиппа на прогулку.

Когда они вернулись, Рикомана тотчас распрощалась и ушла, а Филиппа служанки проводили в приготовленный для него покой и оставили одного. Филипп начал раздеваться и обнаружил, что порвал штаны. Он позвал служанку и попросил, чтобы та принесла иголку с ниткой. Все это было исполнено.

— А что же Рикомана? — спросила принцесса.

— Рикомана, разумеется, далеко не ушла, она осталась поблизости и, подобравшись к двери в покои Филиппа, подсматривала за ним. Он об этом ничего не знал. Филипп хотел снять штаны и зашить их, но обнаружил у себя прыщ и для начала проколол прыщ иголкой. Затем он воткнул иголку в простую походную кровать, на которой хотел заночевать, и начал раздеваться. Но пока он расшнуровывал свой жипон, очень туго обтягивавший талию и при помощи особого покроя расширявший плечи, кровать пришла в полный беспорядок, и Филипп не смог отыскать воткнутую в нее иголку. Он очень рассердился, сбросил на пол одеяло и покрывала, и все подушки, и всю свою одежду, но иголки так и не нашел. Тогда он с досады улегся спать на роскошную постель и там захрапел. Рикомана же увидела, как он при виде простого ложа пришел в неистовство, и поняла, что перед нею истинный король. Она тотчас решилась отдать Филиппу руку и сердце.