К числу подобных патетических упрямцев, несомненно, относился и Денис Мандрусов, страж Серой Границы, воин из замка Гонэл, чудом уцелевший в битве на кровавом ручье. Джурич Моран не знал — да и знать не хотел, — каково Денису, после всего пережитого, приходится дома на мамочкином диванчике перед телевизором.
А Денис смотрел одну детскую передачу за другой, отдыхал от войны — и почти физически ощущал, как зреет уверенность в том, что он, Денис, обязан вернуться в замок. Иначе он больше не сможет уважать себя.
«Я — один из стражей Границы, — уверенно, размеренно проходили в голове Дениса мысли, одна за другой. Достойные, мужские мысли. — Я обязан возвратиться на войну, к моим друзьям, к моим товарищам. Даже если Серая Граница захлестнула их… Это ведь, в сущности, не имеет никакого значения. Защитники Брестской крепости стояли насмерть не потому, что рассчитывали таким образом выиграть войну, а из принципа. Вот они же не сдались… — Денис сам от себя не ожидал, что приведет подобный пример. — Гонэл погибла. Сейчас в замке каждый человек на счету. Каждый меч, каждое копье…»
И в конце концов намерение созрело, окончательно оформилось и потребовало действия. Повинуясь ему, Денис в один прекрасный посленовогодний день отправился в логово Морана Джурича. Он хорошо помнил, где оно находится: здание, описанное Достоевским как «дом старухи-процентщицы». Желтый дом без украшений, тупым углом выходящий на Екатерининский канал.
Набираясь решимости (разговор-то предстоял нелегкий, да еще с таким эксцентричным типом, как Моран), Денис немного помедлил на набережной, разглядывая окружающий пейзаж: «канаву» в полыньях с утками, чумазые льдины, сугробы у обочины, редко высаженные деревья, окруженные специальными решеточками.
Странный он, этот «дом старухи-процентщицы». Вообще весь район странный. Бывают на земле такие места: хоть что ты с ними ни делай, а они не изменяются. И плевать им на наступление космической эры и падение коммунистического режима. Обычно эта неизменность связана либо с провинциальным духом, либо с духом безобразий. Близость Сенной надежно обеспечивала и то, и другое. Кажется, хоть небоскреб со сверкающими зеркалами здесь возведи — и через пару лет он благополучно усохнет, изрядно подрастеряет блеск и лоск и обратится в «доходную» шестиэтажку со скучными мордатыми кариатидами под балконами третьего этажа.
«О, Гонэл! — подумал Денис, ничуть не стыдясь своей патетичности. — Гонэл, золотая богатырша!..» На мгновение зимний Петербург показался ему невыносимым. Если не жить в Истинном мире — то уж не жить вообще нигде. Вопрос возвращения туда — это вопрос жизни и смерти.
Денис тряхнул головой и вошел в подъезд. А вот и знакомая лестница с осыпающимися ступенями. Денис уверенно взбежал наверх.
Помнится, они с мамой проходили сквозь какую-то огромную коммуналку, где входные двери не закрывались вообще, ни парадная, ни черная. Денис подергал все двери на площадке третьего этажа, но везде оказалось заперто. За одной сразу ожила и забрехала собака. Как будто она сидела на пороге, прижав нос к косяку, и только того и ждала, чтобы кто-нибудь снаружи подал признаки жизни.
Запоминать номера квартир в таких домах бессмысленно. Еще со времен первой перепланировки здесь сбита вся нумерация. Нет, ориентироваться надо на глаз. Проще говоря, найти, где открыто, и нырять туда на свой страх и риск.
После четырех неудачных попыток Денису наконец повезло, и памятный по прошлому разу бесконечный коридор поглотил его. Дверь черного хода терялась далеко вдали, как будто Денис смотрел в поставленные друг против друга зеркала. По законам гадального жанра, из последнего зеркала должно будет потом выбраться чудовище в гусарском мундире и поманить незадачливого гадателя костлявым пальцем.
Денис продвинулся на несколько шагов вперед, и тотчас входная парадная дверь убежала так же далеко, как и черная. Молодой человек оказался в насыщенной предметами и воспоминаниями трубе коммунального коридора — мыслящий микроб в кошмаре линейного времени. Обремененные пышными шубами вешалки, пожелтевшие детские ванночки, санки — ровесники Ленинградской блокады, лыжи, поеденные молью валенки, заплесневелые кадушки, обитые железом сундуки — все это умножалось и дробилось, а Денис все шел и шел, и мимо него текли маразматические бабушки в ситцевых халатах, дети на трехколесных велосипедиках, мамаши с кастрюлями, подростки в ядовитых майках, кошки, мужчины в мешковатых штанах, пенсионеры, похожие на персонажей журнала «Крокодил»…
В конце концов, ошалев от собственной потерянности, Денис остановился прямо посреди коридора и закричал в пустоту:
— Моран! Джурич Моран!
Никто из обитателей квартиры, заслышав этот отчаянный вопль, даже ухом не повел, так что Денис продолжал кричать — невозбранно и безрезультатно:
— Моран! Джурич Моран! Моран!
Никакого ответа на его призывы так и не последовало.
Денис в панике побежал по коридору. Несколько раз заворачивал за угол, но все равно потом оказывался в изначальном прямом тоннеле, словно бы составленном из зеркал, и видел впереди недосягаемую дверь черного хода. Он сбил с ног какую-то бессловесную старушку, промчался сквозь пьяного соседа с папиросой, — тот даже не пошатнулся, только крякнул, — перепрыгнул через девочку с бантом на макушке и неожиданно вылетел в черный ход на лестницу.
Тяжело дыша, обтирая со лба пот, Денис остановился на площадке. Точно, он был здесь с мамой. Вон и граффити на стене, вроде бы, знакомые — слово FUCK в завитушках. А на той стене должна был вывеска, похожая на вагонную, только вместо «Санкт-Петербург — Новгород» там выведено: «Экстремальный туризм».
Вот здесь она была, точно. Денис отлично ее помнит.
…Он стоял на площадке, заплеванной, с горами окурков между окон, и глупо таращился в пустую стену. Там не только не оказалось таблички. Там вообще не было никакой двери.
Поверить в такую нелепость Денис попросту не мог. Несколько раз он прикладывал ладони к стене, потом отходил и недоуменно смотрел. Затем задрал голову, зачем-то посмотрел наверх, но никого там, естественно, не увидел. Снова приблизился к стене. Глухо постучал в нее согнутым пальцем. Подождал. (Чего, спрашивается, ждал? Что откроется «портал» и оттуда выйдет жулик Джурич Моран, собственной персоной?)
Денис уселся боком на подоконник. Окурки, засунутые между мутными стеклами, попытались удушить незваного гостя. В пику им Денис нарисовал цветочек на стекле. Послюнил палец и нарисовал. Помаялся немного, сполз с подоконника, подошел к пустой стене и снова постучал, сперва кулаком, потом, не стесняясь, ногой.
Эффект нулевой.
Ну, и что теперь остается делать? Только признать свое полное поражение и вернуться к маме.
Денис медленно спустился по ступенькам.
Он был так огорчен, что не слышал, как по пятам за ним крадется Авденаго.
* * *
Розовый, ухоженный, аккуратно одетый маменькин сынок, разумеется, ничего не заподозрил. Ни разу не обернулся. Даже не поежился, хотя мог бы, кажется, ощутить кое-чей взгляд на своей спине.