Ангел тьмы - читать онлайн книгу. Автор: Калеб Карр cтр.№ 53

— Точно. — Я услышал, как доктор щелкнул крышкой портсигара. — И не забывайте о ее поведении в поезде — она заботилась о девочке, точно та была ее собственной. Кроме того, подобная психологическая связь вообще часто происходит между сестрами милосердия и пациентами — особенно когда это дети. Эта женщина, вне всякого сомнения, не из тех, кого, пользуясь выражением Сары, «случай рождения» избавил бы от материнских чувств к чужим детям в чрезвычайно собственнической манере. Как минимум это неоспоримо, Джон.

— Вот как? — отозвался мистер Мур, и сам прикуривая. — Простите, значит я это упустил. — Я услышал, как он выдохнул дым и продолжил уже более напористо, обращаясь к доктору: — Но вы тут что-то путаете, Крайцлер. Допустим, все это правда и она испытывает такие чувства по отношению к любому ребенку, на которого положила глаз, — пускай, неважно по каким причинам, она «переносит весь свой эготизм» на детей. Прекрасно, вот только, в отличие от вашего весьма тактичного примера моих привычек, она начинает с заботы и заканчивает полной ее противоположностью. Никто из детей не болел, пока не попал под ее опеку, — однако все они в результате умирают. Что происходит? Они не могут «мешать», как дети Лидии Шерман, — этих детей она выбрала сама, чтобы сблизиться с ними. Так что же произошло?

— Блестяще, Мур, — ответил доктор. — Сие и есть подлинная загадка данного дела. Женщина вкладывает всю душу в этих младенцев; однако уничтожает их. Что же, в самом деле, происходит?

— Может, разновидность опосредованного суицида? — спросил Люциус.

— Нет, это слишком просто, — отозвалась мисс Говард. — Простите за прямоту, Люциус. Сколько раз вы бы могли убить себя, даже опосредованно? Мне кажется… мне кажется, нам следует придерживаться того, что мы обсуждали в музее, доктор. Двойственность — женщина-творец наравне с женщиной-разрушительницей.

Это заявление исторгло из всех собравшихся нечто вроде «Чё?..», на что мисс Говард и доктор тут же отреагировали, выложив нам краткое изложение своих размышлений у «Метрополитэна».

— То есть вы утверждаете, что некая часть в ней идентифицирует себя с женщиной, способной разрушать? — спросил Маркус.

— А почему нет? — просто ответила мисс Говард. — Разве сами вы, Маркус, ни разу в жизни не чувствовали себя мужчиной, одержимым деструктивными помыслами?

— Ну, разумеется, хотя…

Даже не обернувшись, я мог представить, как мисс Говард разочарованно покачивает головой; я только надеялся, что она не схватится за «дерринджер».

— Хотя вы были мальчиком, — уронила она с горечью. Маркус ничего не ответил — от него и не требовалось. — Из этого следует, что у девочек просто не может быть деструктивных или злобных помыслов, — продолжала мисс Говард, — и они даже не мечтают о силе осуществить их. Так, что ли?

— Ну… — протянул Маркус с некоторой робостью, — в таком ключе это действительно звучит глупо.

— Да, — отозвалась мисс Говард, — в самом деле.

— И вообще — да, — добавил доктор. — Приношу свои извинения, детектив-сержант. Но как мне и говорила Сара, полюбуйтесь на парадоксальность примеров, предлагаемых девочкам при взрослении: с одной стороны, их учат, что сама природа их пола мирна и заботлива. Им не оставлено ни единой отдушины для выпуска таких чувств, как раздражение и агрессия. Однако они — такие же люди, и, как точно заметила Сара, глупо верить, что им незнакомы гнев, ненависть, враждебность. Напротив, познавая их, они также слышат различные истории из косвенных источников — это могут быть мифы, исторические факты, легенды — о жестоких богинях и распутных королевах, чья творческая или безраздельная власть позволяет им потакать собственной ярости, мстительности и деструктивности. Какой урок вы из всего этого извлечете?

Разговор прервался, а затем Люциус очень тихо сказал:

— Кулак железный в бархатной перчатке…

— Детектив-сержант, — добродушно изумился доктор. — Не верю своим ушам — вы на грани поэзии. Великолепный образ, воистину — неужели ваш?

— О… Нет, я… — засмущался Люциус. — Мне кажется, я это где-то слышал…

— Но подходит изумительно, — продолжал доктор. — Смертоносный гнев, сокрытый вуалью, которая как можно ближе соответствует представлению нашего общества об идеальном или, по крайней мере, приемлемом женском поведении.

— Очень мило, — нетерпеливо перебил его мистер Мур. — Однако вопрос остается без ответа: почему, коли в вас копится весь этот сокрытый гнев, вы решаете пойти и кого-нибудь родить, или стать повитухой, или похитить чужое дитя, чтобы заботиться о нем, как о своем собственном? Как-то не вижу я в этом никакого гнева.

— Мы и не утверждаем, что он там есть, Джон, — ответила ему мисс Говард. — Не на этой стадии. Забота о малыше суть проявление первой половины ее личности — той, что приемлема, той, что отвечает извечному постулату о том, что женщине уготовано быть кормилицей, иначе она не исполняет своего предназначения. И вот именно здесь и происходит перенесение эго.

— Ладно, — притопнул ногой мистер Мур, отчего коляска содрогнулась. — Только где тут, к бесам, должна вылезти вся эта муть со «злой богиней»?

— Позвольте мне привести вам еще один пример, Джон, — сказал доктор. — Представьте, что вы сами — такая женщина. Возможно, у вас были собственные дети, однако их не стало — болезнь ли унесла их, несчастный случай, или же виной тому стала череда несчастий по вашей вине или же нет, — но в результате вас охватывает уверенность, что у вас отобрали самое важное в этой жизни, в этом обществе. Вам осталось лишь ощущение собственной абсолютной никчемности. Так что вы ищете другие способы заботиться о малышах. И становитесь сестрой милосердия при родильном доме. Но что-то происходит — такое, что начинает угрожать вашей вновь обретенной первобытной функции. То, что приводит вас в такое бешенство, что вы начинаете ощущать себя, выражаясь словами Маркуса, вправе воплотиться в гневную первобытную богиню, равно дарующую жизнь и так же оную отнимающую.

— И что это за «что-то»? — нервно поинтересовался мистер Мур, почувствовав, что теперь уж ответ должен быть близок.

Мы добрались до 23-й улицы и миновали старое обветшалое здание «Гранд-Опера» на северо-западном углу. Со стороны Восьмой авеню к стене была присобачена гигантская уродливая вывеска из электрических ламп, коими значился нынешний гвоздь сезона: ВОДЕВИЛЬ.

До меня донесся голос доктора:

— Ах, старая «Гранд»… — Интонация у него вышла такая, что я не разобрал, помянул ли он с любовью лучшие годы ее или просто подтрунивает над мистером Муром. — Какие изумительные представления здесь раньше давали…

— Крайцлер! — не выдержав, вскипел мистер Мур. — Что это за «что-то»?

Голос доктора оставался тих:

— Сара?

— Здесь может быть только одна причина, — отозвалась она. — Дети сопротивляются. Во всяком случае, с ее точки зрения. Она пытается окружить их заботой, а они ее не принимают. Плачут. Заболевают. Отвергают ее внимание вне зависимости от усилий, которые она в них вкладывает. И она считает, что это вина детей. Никак не иначе. Потому что в противном случае…