Лейтенант и его судья - читать онлайн книгу. Автор: Мария Фагиаш cтр.№ 59

— Никто ее и не ждет, — проворчал Кунце. — Вы были дружны с капитаном Ходосси?

— Даже очень. Надеюсь, мы и теперь остаемся друзьями. Он просто порядочный парень. Особенно для венгра.

«Точно так же сказал и Молль», — вспомнил Кунце.

— Вы не любите венгров? — спросил он.

— Я ничего не имею против них, но этот их красно-бело-зеленый патриотизм действует мне на нервы. И я до сих пор не уверен, насколько в случае войны на них можно будет положиться. На них можно полностью полагаться, если им будут предоставлены очередные привилегии. У нас, видит бог, и в мирные времена хлопот с ними было предостаточно.

— Вы все время рассуждаете так, как будто война неизбежна, — заметил Кунце. — Разве вы не считаете, что мы живем вполне достойной жизнью? И что в случае войны мы потеряли бы гораздо больше, чем выиграли?

— Это зависит исключительно от того, кто будет командующим. Старые дряхлые эрцгерцоги или молодые люди с современными неортодоксальными идеями.

— Люди вроде вас?

— А почему бы и нет, господин капитан?

— И первое, чтобы вы сделали, — это людей вроде нас, неисправимых пацифистов, поставили бы к стенке, ведь так?

— Так точно, господин капитан, — ухмыльнулся Дорфрихтер.

— Будем тогда считать, что нам повезло, что мы пока живем без войны. — Кунце пытался справиться со своим гневом. Он был взбешен, что случалось не часто. Виною тому был Дорфрихтер, и он презирал его, но еще больше самого себя. — Мы остановились на Ходосси. Вы сказали, что были друзьями. А как вы относились к его отцу?

— Старый надутый болван.

— Но это не мешало вам пользоваться его гостеприимством.

— Некоторое время. Есть одна венгерская поговорка: «Если припечет, то и муху съест черт». Так может случиться с любым, кто попадает в местечко вроде Кешкемета. С местными какие-то отношения просто невозможны — для них существует только гуляш, цыганская музыка и шовинизм. Вы бы заглянули разок вечером в «Берствас». Все вечера сидят они там и слушают цыган, проливая свои горючие жирные слезы в стаканы с вином. А если спросить их, отчего эти слезы, они скажут, что из-за этой мелодии «A csizmamban nincsen kereg mert megette a patkanyfereg!»

— Простите, что это?

— Буквально это значит: «У моих сапог подметок больше нет — их съели крысы».

Дорфрихтер тихо рассмеялся.

— Каждая новая кассирша в кафе — событие года. А если кому-то удается соблазнить ее первым, он чувствует себя, как если бы получил орден за особые заслуги. В итоге она начинает кочевать из кровати в кровать. Одна блондинка по имени Пирошка установила рекорд — заразила триппером одиннадцать человек. В таком проклятом месте ничего другого не остается — только пьянка и проститутки.

— А театр там есть?

— Есть здание, которое так называется. Но спектакли! Они играют «Веселую вдову» и «Короля Лира» одним и тем же составом и с одинаковыми декорациями.

— Между прочим, знали вы в Кешкемете актрису по фамилии Клара Брассай?

— Так точно, господин капитан, — кивнул Дорфрихтер. Было хорошо видно, что он ожидал этого вопроса.

— В каких отношениях вы были с ней?

— Именно в тех отношениях, о которых вам говорил Золи Ходосси. Мы были любовниками.

— Как я слышал, она последовала за вами в Вену. Вы с ней и здесь продолжали встречаться?

— Так точно, господин капитан, — сказал Дорфрихтер, слегка запнувшись.

— Хотя вы были обручены. Если я не ошибаюсь, вскоре после приезда Клары Брассай в Вену вы женились.

— Это так.

— Вы посещали ее после вашей свадьбы?

— Нет, господин капитан.

— Почему же?

— Потому что она умерла, вот почему, — фыркнул обер-лейтенант, теряя хладнокровие.

Насколько возрастала нервозность Дорфрихтера, настолько спокойнее становился Кунце, как если бы они сидели на разных концах качелей.

— Когда она умерла и от чего?

— Первого октября 1907 года. Сердечный приступ.

— Откуда вам это известно?

— Так было написано в свидетельстве о смерти.

— Вы устроили так, что девушка поехала за вами в Вену, хотя точно решили жениться на теперешней вашей жене. По приезде в Вену она умирает в течение двух недель, а за три дня до вашей свадьбы ее хоронят. Отлично все спланировано, я бы сказал.

— Во-первых, я не просил ее ехать за мной. Когда я уезжал из Кешкемета, я ей сказал, что между нами все кончено. Казалось, она с этим смирилась; но потом она неожиданно появилась в Вене и стала меня тяготить.

— Как я понял, она была подопечной старого Ходосси и…

Дорфрихтер резко перебил его:

— Подопечной? Она была его любовницей!

— Хорошо, допустим, любовницей. Но вы же вступили с ней в связь и заставили ее покинуть Ходосси. Вы не чувствовали себя в какой-то степени ответственным за нее?

— Нет. Она была взрослым человеком и знала, что делает. Честно говоря, я не понимаю ваших обвинений, господин капитан. Если из-за таких вещей мучиться угрызениями совести, то весь офицерский корпус должен облачиться в рубище и посыпать голову пеплом.

— У меня здесь есть свидетельские показания человека, который разговаривал с фрейлейн Брассай незадолго до ее смерти. Этому человеку она сказала, что ее друг — она имела в виду вас — принес ей снотворных таблеток. Вы это сделали?

Дорфрихтер побледнел.

— Нет.

— Хозяйка пансиона показала, что вы оплатили похороны, — добавил Кунце. — Почему, собственно?

— Потому что я был в Вене единственным, кто ее знал.

— Имелись родственники, ее родители были живы. Вы не пытались установить с ними связь?

— Нет.

— Почему же?

— Я не считал себя обязанным.

— Вы постарались, как мне кажется, как можно скорее похоронить ее. Производилось ли вскрытие?

— Нет.

— Почему нет?

Дорфрихтер достал носовой платок и вытер мелкие капельки пота, блестевшие на его лбу.

— Не было необходимости. Причину смерти установил врач, и так и было записано в свидетельстве о смерти.

Кунце наклонился вперед и посмотрел Дорфрихтеру прямо в глаза.

— Я хочу вас спросить: вы лично верили в то, что это был сердечный приступ?

— У меня не было никаких причин сомневаться в этом.

— А разве не могла она умереть от чего-нибудь другого? От передозировки снотворных таблеток, которые вы ей никогда не давали?

Обер-лейтенант отвел взгляд от Кунце, нервно скатал носовой платок, порывистым движением спрятал его в карман, как будто он избавлялся от чего-то, его уличающего, и снова взглянул на капитана.