Ночь Ягуара - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Грубер

Посвящается Э. В. Н.

Credibilium tria sunt genera. Alia sunt quae semper creduntur et numquam intelleguntur: sicut est omnis historia, termporalia et humana gesta percurrens. Alia quae mox, ut creduntur, intelleguntur: sicut sunt omnes rationes humanae, vel de numeris, vel de quibuslibet disciplinis. Tertium, quae primo cereduntur et postea intelleguntur: qualia sunt est, quae de divinis rebus non possunt intelligi, nisi ab his qui mundo sunt corde.

Есть три рода того, во что люди верят. Первое — то, во что всегда верят, но сути чего не понимают: это вся история, все преходящее, все людские деяния. Второе — то, что понимают, когда принимают на веру: это мысли людей, касающиеся чисел или любых иных наук. Третье — понимание того, что приходит лишь следом за верой: это все имеющее божественную природу и постигаемое чистым сердцем.

Св. Августин. «О разных вопросах». LXXXIII, 48

Джимми Паз сидит в своей кровати, согнувшись пополам, словно складной нож. Сердце его колотится настолько сильно, что он слышит его стук, несмотря на гудение кондиционера. Сон был слишком ярким, и Джимми проснулся в состоянии полной дезориентации, но она продолжалась лишь момент. Он озирается по сторонам и видит, что находится в спальне, у себя дома в Южном Майами, штат Флорида. Тусклый свет, исходящий от циферблата часов, и еще более бледный свет луны, просачивающийся сквозь жалюзи, позволяет различать очертания знакомых предметов, рядом он ощущает тепло спящей жены. Судя по часам, была очень поздняя ночь или совсем уж раннее утро — три часа десять минут. Подобных снов Паз не видел уже семь лет, хотя было время, когда они снились ему постоянно. В некоторых семьях сны воспринимают всерьез и обсуждают за завтраком, за семейным столом, но в доме Паза это было не принято, хотя его жена по образованию психиатр.

Сориентировавшись, Джимми снова опускается на подушку и вспоминает недавний сон, видение, в котором он, подобно некоему парящему божеству, созерцал с высоты сцену, где разыгрывалось некое действо. Подробности ускользают из памяти, однако он вспоминает, что было совершено убийство. Вроде бы посреди какой-то деревни кого-то застрелили, свидетелем чему был он, Паз, и…

Подробности снова ускользают, но остается ощущение некоего присутствия чего-то значительного, словно находящийся с ним рядом некий бог или иная могущественная сущность наблюдает, как люди, которые застрелили…

Застрелили кого-то важного, но кого — тоже не вспомнить. Зато хорошо запомнилось другое: люди, совершившие убийство, бегут через лес, расчищая себе путь среди высоких деревьев. При каждом их прикосновении деревья взрываются, рассыпаясь рыжеватой пылью, так что позади них остается лишь ржавая пустыня. Это поругание жизни наполняет сон ощущением глубокой печали. Убийцы бегут от единственного преследователя, облаченного в звериные шкуры, словно Иоанн Креститель, и поражающего их стрелами из лука. Стрелы настигают цель, беглецы падают один за другим, но число их почему-то не уменьшается. Паз спрашивает диковинного стрелка, в чем дело, и во сне получает ответ, но какой именно, сейчас вспомнить не может. Вспоминается лишь соприкосновение с неким мощным разумом, диким, стихийным, могущественным…

Паз яростно трясет головой, словно для того, чтобы отогнать последние обрывки сна, слишком похожего на явь: из-за этого резкого движения его жена шевелится и что-то бормочет. Он заставляет себя расслабиться.

Ничего подобного с ним больше происходить не должно, никаких вещих снов! Не зря ведь последние семь лет Паз посвятил тому, чтобы выбросить из памяти все, относившееся к его прошлой жизни, когда ему, полицейскому детективу, пришлось столкнуться с событиями и явлениями, которым не должно быть места в реальном мире. Он уже почти убедил себя в том, что на самом деле ничего этого и не происходило, что в действительности никакие святые и демоны не ведут своих непостижимых игр на неких незримых планах бытия. А если все же ведут, во что многие склонны верить, то уж, во всяком случае, не вовлекают туда Джимми Паза в качестве игрока. Или в качестве пешки.

Сон тускнеет, растворяется, и Джимми пытается все забыть, хочет поскорее выбросить все это из головы. Он уже забыл, что у облаченного в шкуры лучника было его собственное лицо. Он забыл все, что касалось его дочери, Амелии. И совершенно забыл про кота.

Того священника они застрелили в воскресенье на площади Сан-Педро сразу после мессы, которую он, в связи с болезнью здешнего приходского священника, только что отслужил сам. До этого он уже давно многие годы не проводил публичной службы. Некоторое время священник лежал на земле, и никто из местных жителей не прикасался к телу: никому не хотелось неприятностей, тем более что убийцы оставались на месте. Они стояли, привалившись к своему автомобилю, покуривали сигары и с любопытством посматривали на местных. Те молча стояли кучками, в то время как на крышах ближних домов уже собирались черные грифы. В надежде на поживу они хлопали крыльями и толкались.

День, однако, был жаркий, безветренный, и ближе к полудню бандиты уселись в свою машину и убрались с солнцепека в тень, дабы чего-нибудь выпить. Едва они укатили, на площади, откуда ни возьмись, появилась группа индейцев, человек шесть или семь. Тело уложили на синее одеяло и понесли по тропке к реке: их путь был отмечен в светлой пыли капельками крови. Переложив покойного в длинное долбленое каноэ, они взялись за весла и направили лодку вверх по течению, в сторону Паксто.

О выстрелах он узнал лишь спустя два дня, хотя, увидев во сне белых птиц, сразу понял: чья-то смерть не за горами. А увидев смерть человека, шедшего ночью к реке, он сразу догадался, что умер не рунийя, «Говорящий», но уай'ичура, и тут же сообразил, кто именно, ибо такой человек был в деревне только один.

Лежа в гамаке в тесном, огороженном дворике, наполовину пребывая в трансе, что было его обычным состоянием, он услышал треск и медленно, почти неохотно стал втягивать разбросанные щупальца своего «я» обратно в тело, расставаясь с временной жизнью животных и растений, восстанавливая прежнюю сущность и вновь становясь человеком. Мойе.

Встав, он умыл лицо из глиняного тазика и, тщательно побрызгав водой на землю перед домом, перемешал влажную почву пальцем ноги, чтобы никакой недруг не смог бы завладеть осадком, сохранившим отражение его лица, дабы причинить ему вред, после чего зачерпнул тыквенной плошкой из глиняного чана прохладного пива чича и освежился. Треск между тем не унимался.

Он вышел наружу в тусклый рассвет и увидел, что двое перепуганных мальчиков трясут погремушкой из чешуек броненосца: с их помощью люди раньше вызывали Мойе, а еще отпугивали всяческих неприятных духов. Крикнув, чтобы они прекратили шум, дескать, он их услышал и скоро будет, Мойе вернулся в дом. Он съел несколько сушеных картофелин и мяса, свернул сигару и, пока курил, пробормотал обычную молитву солнцу, поблагодарив его за очередной восход, собрал снаряжение, которое, как он полагал, ему потребуется, и сложил его в мелкоячеистый плетеный мешок.