— Леон читает книги.
— Я имею в виду книги. Брось, дорогуша, не хочу я цапаться. Ты счастлива, и благослови тебя Бог, но мне нужно нечто иное. На том и кончим.
— Тебе обязательно нужен интеллектуал, а?
— Наверное, да.
— Как папочка?
Лорна делает вид, будто смотрит по сторонам, как бы в поисках официанта.
— Извини, мне казалось, что мы можем обойтись без психотерапии. Принесут нам счет или нет?
Шерил, однако, оставляет этот возглас без внимания и, окинув подругу явно одобрительным взглядом, говорит:
— Слушай, мне внезапно пришло в голову кое-что интересное.
— Что еще? Сразу скажу, выражение твоего лица мне не нравится.
— Мне пришло в голову, что тебе обязательно нужно познакомиться с Джимми Пазом.
— А почему? Он интеллектуал?
— Во всяком случае читать умеет, это я знаю точно. Послушать Леона, так это самый умный парень, когда-либо работавший в их департаменте за всю историю его существования.
— Наверное, отучился три семестра в двухгодичном колледже.
— Вот теперь ты ведешь себя как высокомерная задавака, — заявляет Шерил, устремляя на нее такой взгляд, каким обычно награждается кто-нибудь из расшалившихся отпрысков или досадивших ей подопечных-наркоманов.
Лорна чувствует, что снова краснеет.
— Ладно. Это я зря.
— Я прощаю тебя, точнее, прощу, если ты зайдешь к нам через субботу. Мы устраиваем вечеринку, проводы в отставку Амоса Грили. Ты с ним знакома.
— Наставник?
— Угу. В общем, Паз там будет. Будут и белые. У нас нет предубеждений или чего-то подобного.
— Он кубинец, верно?
— Афрокубинец.
— Значит, не очередной носитель свинского мужского шовинизма?
Шерил смеется, долго и громко, привлекая к себе внимание с соседних столиков.
— Дорогая, они все носители свинского мужского шовинизма, а твои тощие интеллектуалы хуже всех прочих, потому как ни за что в этом не признаются. А Паз, ко всем своим достоинствам, еще и готовит.
— Готовит?
— Еще как! Во внеслужебное время он шеф-повар. Его мама владеет рестораном «Гуантанамера».
— Очень впечатляет, — говорит пораженная Лорна. Ей доводилось бывать в этом ресторане, пользовавшемся заслуженной славой лучшего кубинского заведения в Майами, а это почетное место в высшей лиге. — Ну-ка, посмотрим: книги читает, для мамы готовит, не женат. И сколько ему? Тридцать пять?
— Около того.
— Гей.
Шерил снова смеется, на сей раз еще громче, чем раньше. Ей приходится промокнуть глаза салфеткой.
— О нет, радость моя. На сей счет можешь не дергаться. Только не Джимми Паз. Его пунктик как раз в том, что он любит толковых девушек. Толковых белых девушек. Мои черные сестры отвернутся от меня из-за этой затеи, но ничего, как-нибудь переживу.
— Вижу, мне повезло, — кисло отзывается Лорна.
— Не парься, все в порядке, — говорит Шерил. Она поднимает глаза, смотрит на Лорну, прикладывает ладонь чашечкой к уху. — Что ты там говоришь? Тебя повело? Развезло? А, припекло! Так ведь и я о том же.
— Я звоню девять-один-один, — говорит Лорна.
— Можешь смеяться, но у меня прекрасная интуиция. И позволь мне, подружка, внести в твой файл еще одно маленькое дополнение, на сей раз профессиональное. Мы, католики, то и дело разговариваем со святыми, это у нас в порядке вещей. И бывает, они нам отвечают. Прежде чем вот так записывать твою Эммилу в чокнутые, не мешало бы узнать побольше о ее религиозном прошлом.
Лорна уклоняется от ответа, дозвавшись наконец официанта, а потом смотрит на часы и заявляет, что ей нужно спешить — очередная встреча назначена на час тридцать. К искренней религиозности Шерил она относится как к забавному природному недостатку вроде полноты. С другой стороны, предложение толковое и вполне согласуется с рекомендациями диагностического справочника. При следующей встрече с Эммилу нужно будет выяснить побольше о ее религиозном опыте. Правда, при вынесении решения тут без консультации все равно не обойтись, но с этим проблем не будет. Микки Лопес считает психами всех подряд, а вот Хови Касдана придется обработать, что вполне ей по силам и даже доставит своего рода мрачное удовольствие.
Глава четвёртая
Итак, Паз снова занимался сексом. С прошлого раза миновало немало времени, и ему вроде бы следовало испытывать большее возбуждение, однако, хотя он старался изо всех сил, а женщина под ним издавала вздохи и стоны, он чувствовал себя как бы отстраненным от собственного полового аппарата и, что особенно тревожило, никак не мог вспомнить имя партнерши. Акт завершился, оставив его опустошенным, но не удовлетворенным.
«Как же ее, на хрен, зовут?»
— Это было здорово, Джимми, — хихикнула женщина.
Выходит, она знает, кто он такой, так почему же ему никак…
— Может, включить свет? — предложил он.
— Ты точно этого хочешь? — спросила она хрипловатым голосом.
— Ага, включай.
Он почувствовал, как она движется, тянется к выключателю, а потом загорелся свет, маленькая розовая прикроватная лампа. Паз слетел с постели, в один миг оказался у двери, дернул ее и стал пинать, хотя было очевидно, что дверь лишь нарисована на стене, к тому же неумело, примитивно, как будто детской рукой. Выхода из комнаты не было. Женщина все еще продолжала хихикать, хотя непонятно, как ей это удавалось, поскольку лицо ее было при этом гладким и белым, как яйцо.
Проснулся он от боли и тут же разразился бешеной бранью на двух известных ему языках, обнаружив, что стоит в маленьком коридорчике, ведущем к задней двери его собственной квартиры, а палец правой ноги разбит в кровь о дверной косяк. Нетвердой походкой Паз направился к кухонной раковине, сунул голову под холодную струю, потом, завернув кран, вытер волосы кухонным полотенцем и прислушался. Миссис Руис, его соседка с верхнего этажа, расхаживала по своей квартире. Сон у старухи чуткий, и не исключено, что он, как уже бывало, разбудил ее своими криками и ударами. А возможно, потревожил и других соседей. Остается надеяться, что никто не вызвал полицию.
У него был пунктик насчет своего положения в департаменте. В настоящее время он являлся неприкасаемым благодаря тому, что практически в одиночку раскрыл дело о самом крупном массовом убийстве в истории города, но это уже стиралось в памяти, или, скорее, забывалась ложная версия так называемых ритуальных убийств вуду. Воспоминания о том, что произошло на самом деле, были все еще свежи в памяти Паза.
Прихрамывая, он дотащился до кухонного стула и осмотрел ступню. Большой палец на правой ноге был почти вдвое больше своего собрата на левой и прямо на глазах превращался в некое подобие сливы. Ноготь, окаймленный казавшейся в просачивавшемся сквозь кухонные жалюзи свете черной, как тушь, кровью, точно слезет.