Каникулы строгого режима - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Кивинов cтр.№ 57

Юный хулиган подошел к Кольцову. Тот отвел его в сторонку и вытащил из кармана баллончик.

— Чья игрушка?

Костя решительно замотал головой:

— Не знаю… Не моя…

— Здесь твои отпечатки. Я проверил по базе. Наука — штука точная… Сам малевал или кто помог? — Вожатый кивнул на граффити.

Жуков растерянно посмотрел на баллончик, потом поискал глазами друга-подельника Пантелеева.

— Значитца, так… Пока я про это никому не рассказывал. Ни Зинаиде Андреевне, ни Виктору Сергеевичу. Лично я против надписи ничего не имею, но им она не понравится. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому у тебя полчаса, чтобы все стереть. И второе. Обо всех ваших проделках я сразу буду знать, поэтому завязывайте. Милиция знает все. Даже то, что вы делали прошлым летом.

— А оно не смоется… Это заграничная краска.

— А еще есть?

— Только зеленая.

— Ладно, сейчас придумаем новое название, перепишите. Ты рисовать, кстати, умеешь?

— Смотря что.

— Приличное что-нибудь.

— В детстве рисовал.

«Блеск! В детстве рисовал… Еще б сказал, в юности».

— После сходки, в смысле собрания, нарисуешь.

Тем временем вернулся с хозработ воспитатель. Был он по обыкновению мрачен и суров, как проснувшийся зимой медведь-шатун. Покраска колючей проволоки в розовый цвет не принесла ему ни морального, ни материального удовлетворения. Возвращался он через территорию первого отряда, но Татьяну Павловну опять не встретил. Идти же к ней специально не отважился.

В каморке на его раскладушке стояла пластиковая бутылочка из-под лимонада. С цветами. Маленький букетик из двух одуванчиков и трех ярко-красненьких полевых цветочков, названия которых Виктор Сергеевич не знал. На территории лагеря они росли повсюду. Сама раскладушка, в отличие от соседской, была аккуратно заправлена.

Что за хрень? Очередная подлянка? Поднимешь вазочку, а тебе на башку потолок рухнет. Или моча в голову ударит.

Виктор Сергеевич посмотрел на потолок, потом за спину. На веранде никто не маячил. Не дотрагиваясь, он осмотрел вазочку-бутылку. Никаких ниток, шнурков или проводков. А вдруг радиоуправляемая?! За то время, пока он сидел, техника далеко убежала. В бутылочке вода. Мертвая или живая? Большой вопрос.

Прикоснуться к букету он так и не рискнул. Решил бросить на амбразуру Леночку, чудный вой которой доносился из дамской палаты. Вошла во вкус, звезда юнгоградская, никак не остановится…

— Ленка, к нам в хату никто не заходил?

— Куда?

— Ну, в эту… Комнату.

— Я не видела. А что случилось?

— У меня на шконке… То есть на раскладушке… Цветы. Не ты поставила?

— Нет, — почему-то испуганно замотала головой Бичкина. — А Евгений Дмитриевич не мог?

После того, что Леночка видела накануне утром в мужской комнате, она имела право на подобный вопрос.

— Не мог, — ответил воспитатель. — Он же не пи… не пижон дешевый!..

«Убил бы гада!..»

Не дожидаясь приглашения, заинтригованная Бичкина прискакала в мужской номер. Взяла в руки вазочку, покрутила и поставила обратно на тумбочку. Потолок не рухнул, моча в голову не ударила.

— Да, интересно… А что вы волнуетесь, Виктор Сергеевич? Вам же не крапиву в кровать подложили. Кто-то хотел сделать приятное.

— Я не «симпатичный», чтоб мне цветы дарили.

Леночка не поняла зоновского значения слова «симпатичный».

— Почему? Очень даже симпатичный. У вас когда, кстати, день рождения? Не сегодня случайно?

День рождения… А действительно, когда? Кажется, зимой.

— Нет, не сегодня.

— Ну, значит, кому-то вы приглянулись. Воспитателю какому-нибудь. Девочек здесь много.

— Ежели заметишь, кто к нам жало сунет, цыкни.

— Что-что?..

— Ну, короче… Если увидишь, кто к нам ходит, скажи.

Леночка отправилась допевать арию, Виктор Сергеевич сел на раскладушку и уставился на букетик.

Запутка, однако… Может, пионеры решили вину загладить за вчерашнее ведро? А может… Татьяна Павловна? Ведь, кроме нее, Ленки и начальницы, воспитатель ни с кем не общался. Неужели?.. Правда, была еще поварешка Мальвина. То-то она свои глазки заплывшие строила да чушь прекрасную несла с сексуальным намеком. Да, скорей всего, она.

…А ведь, и правда, приятно… Особенно когда это первый знак внимания за тридцать восемь лет.

Яхту по инициативе вожатого переименовали в «Глухарек». Название грело ему душу и напоминало о славных добрых временах.

— Хорошо, не «Висячок», — заметил по этому поводу воспитатель, немного разбиравшийся в ментовском сленге.

Надпись на стене частично закрасили. «ГЛУХАРЬ FOREVER». Что означало «вечный глухарь». Изобразить чистокровного глухаря у Кости Жукова не получилось. Он плохо представлял, как выглядит сия птичка. Поэтому нарисовал гибрид петуха и филина.

Речевку переписывать не стали. Заменили одно слово. «Исчезли мамонты давно, а глухарей полным-полно!» Зинаида Андреевна на сей раз не восприняла инициативу в штыки, хотя немного удивилась.

— А почему именно «Глухарек»? А не «Петушок», например?

— Спросите у Виктора Сергеевича, — ответил вожатый, — это его идея. Якобы мы живем в тайге. А глухарь — символ тайги.

Переспрашивать начальница не стала. Сыграл свою роль авторитет Виктора Сергеевича.

Капитаном по предложению Лены Бичкиной избрали девочку, Машу Гудкову. Она приехала в лагерь во второй раз, но главное, была преданным поклонником вокального творчества вожатой.

* * *

Лагерная жизнь, выражаясь сухим производственным языком, постепенно входила в нормальный рабочий режим. Педагоги больше не подвергались массированным атакам молодежи, в силу того, что сумели установить с воспитуемым контингентом хороший психологический контакт.

Неразговорчивый Виктор Сергеевич понемногу начал общаться с народом и один раз даже сходил на вечернюю сходку вместо вожатого. Пронесло, испытание выдержал, коварных вопросов начальница не задавала. С Кольцовым они уже обращались друг к другу по имени-отчеству, причем не только при свидетелях. Привыкли. Феня, конечно, еще проскакивала в прямой речи воспитателя, но не так тотально, как в начале смены. Приходилось себя сдерживать, хотя выругаться порой чертовски хотелось. Однажды проносившийся по веранде Шандыбкин наступил на его босую ногу. Прямо на мизинец. Не исключено, специально. Посиневший от боли Виктор Сергеевич огромным усилием воли сумел остановить вырывающиеся наружу эмоции.