Мать и сейчас живет в том же доме, на берегу Волги… А
бабушка давно умерла.
В школе он учился нормально, не на отлично, конечно, но и в
отстающих не числился. При этом ни мать, ни бабушка его особо не
контролировали. Просто не хотелось считаться дурачком-двоечником. Что он,
глупее других?
Сумрак вдруг увидел себя в лодке, на середине Волги, возле
железнодорожного моста, с которого они с пацанами прыгали в воду, рискуя
свернуть шеи. Высшим шиком считалось спрыгнуть не с самого моста, а взобраться
на его металлическую надстройку, еще метров на десять вверх, и с визгом
сигануть оттуда… Он так и не смог, духу не хватило.
Он греб к берегу, с которого ему махал руками какой-то
мальчик. Подплыв ближе, он увидел, что это Арсений Пантелеев.
— Виктор Сергеевич, вам, наверное, зимой валенки не
нужны…
Воспитатель очнулся, растерянно переспросил:
— Чего? Какие валенки?
— Обыкновенные. — Сын Татьяны Павловны кивнул на
волосатые ноги положенца.
Смысл сказанного дошел до Виктора Сергеевича секунд через
пять. Но вместо того, чтобы в очередной раз обидеться и зарычать, он вдруг
улыбнулся и беззлобно ответил:
— А я так и хожу. Очень удобно, ноги не потеют… —
И выдержав паузу, спросил: — Где так шить-то намастрячился? Мамка научила?
Или батя?
Вопрос про батю воспитатель задал почти непроизвольно.
Почти. Арсений тут же переменился в лице, сменив озорное выражение на
серьезное.
— Нигде… А бати сейчас нет.
— И где же он?
— В тюрьме.
Последнее слово мальчик произнес с нескрываемой злобой. Тут
же повернулся и убежал к ожидающему его в сторонке Косте Жукову.
«О как!.. Батя на зоне. Крайне интересная новость… Коллега.
С одной стороны, хорошо — Татьяна Павловна свободна, но с другой, не
очень — мужичок рано или поздно откинется, если, конечно, не на
пожизненном чалится».
Стоп! О чем ты, любезный? Какая разница, свободна она или
нет? Ты не свободен. Тебе не любовные приключения искать надо, а думать, как не
спалиться и ноги отсюда унести… Вот окажешься в тихом укромном местечке, не
доступном для внутренних органов, тогда и ищи себе на здоровье. Хоть в десяток
влюбляйся одновременно.
Но!.. Есть разум, а есть… Не-разум.
Сумароков вышел из беседки и отправился к первой яхте в
надежде «случайно» встретить Татьяну Павловну. Ни в какие разговоры с ней он
вступать не собирался. Просто захотел увидеть.
— Ты куда? — окликнул его вожатый.
— На прогулку.
— Какая прогулка? Собирай пионеров речевку учить.
— Сам собирай… Мое дело воспитывать.
Татьяну Павловну он не встретил. Прошел по центральной
аллее. «Пионер — всем ребятам пример!» — гласил лозунг под плакатом с
изображением стоящих плечом к плечу мальчика и девочки в пионерских галстуках и
пилотках. К лозунгу приехавшие детки-переростки успели приписать еще один:
«Пионерка — всем ребятам примерка!» Судя по всему, Зинаида Андреевна
приписку еще не заметила.
На обратном пути столкнулся со сторожем, как выяснилось,
пенсионером МВД, всю жизнь отслужившим на какой-то канцелярской тыловой
должности.
— Проволоку бы покрасить надо. Завтра завхоз краску
привезет. Я один неделю провожусь. Не подмогнете?
«Я тебе не шнырь», — по привычке хотел ответить Виктор
Сергеевич, но в последнюю секунду одумался.
— Хорошо, — ограничился он одним словом.
И даже не добавил обязательное «без базара».
Нет, что-то с ним определенно происходит…
После обеда, когда начался тихий час и пионеров с трудом
уложили в кровати, вожатый напомнил воспитателю про кружки.
— Пойдем, поглядим на рабочие места. Зинаида сказала,
чтоб после тихого часа открывали. Юный друг милиции.
Идти не хотелось, раскладушка не отпускала, но Виктор
Сергеевич все же поднялся.
Возможно, Татьяна Павловна тоже ведет какой-нибудь кружок и
он ее увидит.
Промзона, вернее, территория труда и отдыха находилась в
сотне метров от клуба. Собственно, это была даже не территория, а небольшой
деревянный барак, внутри которого имелось несколько небольших комнат,
перегороженных тонкими картонными стенами. Каждая комната — отдельный
кружок. На дверях таблички с названиями. «Рисование и линогравюра», «Макраме»,
«Юный друг милиции», «Домоводство», «Умелые руки»… Общий коридор. Никаких
замков и запоров.
В свежеокрашенной комнате «Юный друг милиции» пара длинных
скамеек и покоцаный стол. Вот и весь инвентарь. Хоть бы палочку полосатую
положили для антуража. Или дубинку. И чему тут пионеров учить? «Ласточкой» руки
вязать? Или заявления принимать?
В «Умелых руках» не лучше. Правда, столов побольше. Целых
четыре штуки. Полочка на стене. На ней прошлогодние поделки. Какие-то
монстрики, сделанные из шишек, спичек и желудей. Под одним надпись: «Гарри
Поттер и волшебная палочка. Сделал Миша Рачков, 6-я яхта». Какой-то созревший
хулиган переместил палочку-спичку. Из руки Гарри — в его паховую область,
между пластилиновых ног.
На полу, в углу — тумбочка. Пачка засохшего пластилина
черного цвета, коробка спичек и несколько пластиковых одноразовых ножей, видимо
инструмент. И что прикажешь из этого лепить? Гарри Поттеров?.. Не в карты же
детишек учить играть? Умелые пальцы.
В кружке рисования кто-то находился. Виктор Сергеевич,
услышав шум, вышел в коридор и приоткрыл соседнюю дверь.
— Ой, привет… В смысле, здрасте…
Это судьба! В комнате Татьяна Павловна протирала тряпкой
школьную доску. Она и сегодня не надела положенную морскую форму. Была в
джинсах и белоснежной футболке, соблазнительно обтягивающей грудь. И без
пионерского галстука.
— Добрый день, Виктор Сергеевич! — дьявольски мило
улыбнулась воспитатель первого отряда. — Вы тоже ведете кружок?
— Ну… Умелые руки. — Положенец кивнул на соседнюю
стену.
— А я рисования. Хотя рисую не очень. Просто в юности в
художку ходила два года. Но что делать? Придется вести.
— Да, делать нечего, — воспитатель зашел в
комнату, — я вот тоже не спец по умелым рукам.
— Но хоть что-то умеете?
«Лес валить да чифирь варить».
— Ну, так, чутка. С деревом работал. С древесиной, в
смысле. — Виктор Сергеевич вспомнил мудреное слово, почесав нос.
Вообще, несмотря на множество прочитанных книг, цивильный
разговор ему давался с трудом. Особенно при Татьяне Павловне. Моментально
переклинивало. А как разговаривает человек в экстремальной ситуации? Да как
умеет, как привык! Правильно мент говорит, лучше помалкивать. Но молчать не
хотелось.