В завываниях, шепоте настойчиво звучали протесты, вопросы,
внезапные озарения. Отовсюду раздавались необычные речи, если только у вас
доставало смелости им внимать, улавливать темы, режущие слух наподобие
неистовой погребальной песни.
– ...Да, да, я думал, я знал...
– ...Милые мои, крошки мои...
– ...В твои объятия, потому что ты никогда...
– ...И я все время думал, а ты...
– ...Любила тебя, любила тебя, любила тебя, и всегда... и,
нет, ты не знал. Не знал, не знал...
– ...Я всегда думал, что должен быть таким, но я знал, я
чувствовал...
– ...Смелость повернуться и сказать, что это не так...
– ...Мы не знали, не знали...
И все это слилось в результате в один непрерывный вопль.
Мы не знали!
Передо мной возникли внутренние стены мечети, заполненной кричащей,
прикрывающей головы руками толпой, когда на них с оглушительным грохотом,
напоминающим артиллерийскую канонаду, начала сыпаться штукатурка.
Все иллюзии.
– Мы не знали, не знали, – завывали голоса душ.
Коленопреклоненные мертвецы-прислужники сбились в кучу, по
их лицам струились слезы:
– Да, мы понимаем, вы понимаете...
– И в тот год, просто, чтобы пойти домой и быть с...
– Да...
Я упал, зацепившись ногой о камень, и меня бросило в гущу
коленопреклоненных воинов, которые рыдали, вцепившись друг в друга, и призраков
побежденных, убитых, умерших с голоду, – все они раскачивались и стенали в
голос.
Последовала череда взрывов, каждый из последующих страшнее
предыдущего, – из тех, что могли произойти лишь в наши дни. Небо сделалось
светлым, как днем, если только день может быть бесцветным и беспощадным, и
затем растворилось в мерцающей темноте.
В зримой темноте!
– Помогите, помогите мне выбраться отсюда! – закричал
я, но они, казалось, не слышат или не замечают моих воплей, и когда я стал
искать глазами Мемноха, я увидел створки дверей лифта, которые вдруг
растворились, и передо мной замаячила просторная современная комната,
освещенная причудливыми светильниками; полы были застелены бесконечными
коврами. Полированный блеск нашего механического мира. Мне навстречу выбежал
Роджер.
Роджер в своем щегольском пиджаке лилового шелка и плотно
сидящих брюках, с надушенными волосами и наманикюренными ногтями.
– Лестат! – воскликнул он. – Здесь Терри, здесь
они все. Лестат. – Он цеплялся за мой пиджак, в упор глядя на меня глазами
привидения и одновременно человеческими; он дышал мне в лицо. Комната стала
растворяться в дыму; неясный призрак Терри с соломенно-желтыми волосами обнимал
его руками за шею; ее открытое лицо выражало удивление, накрашенные губы
молчали. И тут нас коснулось крыло Мемноха, отгораживая меня от них; пол
комнаты разверзся.
– Я хотел ему рассказать про Плат... – Я начал
сопротивляться.
– Сюда! – Мемнох держал меня.
Небеса вновь наполнились ливнем искр, и облака наверху
взорвались, сталкиваясь друг с другом; молнии почти касались наших голов,
потоки холодного, пронизывающего дождя накрыли нас с головой.
– О Господи, о Господи, о Господи! – вскричал я. –
Этого не может быть! Господи! Я говорю: нет!
– Взгляни, взгляни!
Мемнох указал на фигуру Роджера, опирающегося на локти и на
колени, вертящегося, как пес, среди тех, кого он убил: мужчин, заклинающих его
с простертыми руками, женщин, разрывающих ткань своих платьев, чтобы показать
раны; гомон голосов неудержимо нарастал, звуки словно выплеснулись из самого
ада, и я вдруг увидел Терри – Терри, руки которой, как раньше, обнимали его за
шею. Роджер лежал на земле в разорванной на груди рубашке, с босыми ногами, а
вокруг него расстилались джунгли. В темноте прогремели выстрелы. Затрещали
автоматные очереди, в ярости разлетелись по сторонам смертельные пули. Среди
переплетения лиан, среди чудовищного вида деревьев мерцали огни какого-то дома.
Роджер повернулся ко мне, попытался подняться, но снова упал на колени и
зарыдал; по лицу его текли слезы.
– ...И каждый поступок... по-своему... Лестат... я не
знал... не знал...
И отчетливо зримый, мертвенно-бледный и вопрошающий, встал
он передо мной для того лишь, чтобы пропасть среди бесчисленных прочих.
Я видел их по всем направлениям. Этих прочих.
Один эпизод перерастал в следующий, пепельные цвета
становились ярче или тускнели в пасмурной мгле, и то здесь, то там из неистовых
бурных адских полей возникали очищенные от греха души. Барабанный бой сменялся
леденящими душу воплями, толпу мужчин в грубых белых балахонах подталкивали к
пылающим поленьям; они простирали руки к душам, которые, съежившись, выли и
кричали в раскаянье, в ужасе от узнавания.
– Бог мой, мой Бог, мы прощены!
Что это за внезапный порыв отвратительного, зловонного
ветра?
Вверх взлетели души с раскинутыми руками, их одежда вдруг
спала или растаяла, превратившись в неразличимые одеяния спасенных.
И открылся туннель.
Я узрел свет, узрел мириады душ, свободно летящих вверх по
туннелю к сиянию небесному; туннель был совершенно круглый в сечении и
расширялся по мере подъема, и на одно блаженное мгновение, один блаженный
крошечный миг, в туннеле снова зазвучали песни небес, словно его обводы были
созданы не движением воздуха, а чем-то твердым, от чего могли отражаться эхом
эти эфирные песнопения, и их организованный ритм, их душераздирающая красота
пронизывали чудовищные страдания этого места.
– Я не знал, не знал!
Голоса звучали громче. Туннель сомкнулся.
Я споткнулся, тычась то туда, то сюда. Здесь солдаты терзали
копьями молодую женщину, другие в это время рыдали и порывались оторвать ее
корчившееся в муках тело от мучителей. Там младенцы ковыляли на пухлых ножках,
с протянутыми вперед ручонками, чтобы попасть в объятия рыдающих отцов,
матерей, убийц.
А вот пригвожденный к земле, с закованным в доспехи телом, с
длинной рыжей бородой, с открытым ртом, из которого вырывались вопли, лежал
один из солдат и проклинал Бога, проклинал дьявола, проклинал судьбу.
– Я не буду, не буду, не буду!
– Знаешь, кто стоит за этими дверями? – произнес
мрачный призрак-прислужник в облике женщины с прекрасными волосами, в
бесплотной белизне струящимися вокруг лица. Она коснулась моей щеки мягкой
ладонью. – Взгляни сюда... – Двухстворчатая дверь начала открываться,
стены комнаты были уставлены книгами. – Твои мертвые, возлюбленный мой,
твои мертвые – все те, кого ты убил!