Но бывали случаи, когда мы видели пролетающее видение или
становились свидетелями весьма странных событий и явлений: беспричинно падали
или висели в воздухе предметы, ревели и рычали одержимые дьяволом дети,
холодные порывы ветра тушили свечи в запертых комнатах.
Но толком что-либо узнать нам не удавалось. Мы видели не
больше того, что уже давно было описано сотнями ученых.
В конце концов для нас это стало просто игрой. И сейчас,
оглядываясь назад, я думаю, что мы бродили по этим домам только потому, что это
позволяло нам быть вместе, дарило множество радостных минут, которых в
противном случае мы были бы лишены.
Однако частые исчезновения Габриэль были не единственной
причиной разрушения нашей привязанности друг к другу. Наши отношения портились
еще из-за того, как она вела себя в те часы, когда мы были вместе, из-за тех
безумных идей, которые она высказывала.
Она сохранила привычку прямо и откровенно высказывать все,
что было у нее на уме, и даже немного больше.
Однажды ночью она появилась после месячного отсутствия в
нашем доме во Флоренции на виа Гибеллина и заговорила буквально с порога:
– Знаешь, ночным существам пора уже иметь своего вождя.
Причем не полного предрассудков блюстителя древних ритуалов, а великого царя
Темных Сил, способного объединить нас на новых началах и принципах.
– На каких началах и принципах? – спросил я, но
она, словно не слыша моего вопроса, продолжала:
– Понимаешь, речь идет не просто о тайном и
отвратительном по своей сути убийстве смертных, но о чем-то грандиозном –
вроде, например, Вавилонской башни, которая была поистине величайшим творением
до того момента, когда была разрушена гневом Божьим. Я говорю о великом
властителе, обитающем в сатанинском дворце и посылающем своих подданных во все
концы мира, с тем чтобы они наставляли брата идти против брата, побуждали
матерей убивать собственных детей, чтобы предавали огню величайшие и совершенные
творения человечества, опустошали землю, обрекая на голодную смерть всех – и
злодеев и невинных. Страдания и хаос должны царить повсюду, следует уничтожать
силы добра и тем самым повергать в отчаяние смертных. Вот тогда можно
действительно гордиться тем, что ты есть зло. Именно в этом и состоит
предназначение дьявола и его подданных. Ты же сам говорил мне, что мы с тобой
не более чем экзотические персонажи в Саду Зла. А мир людей ничуть не
отличается от того, о котором я много лет назад, живя в Оверни, читала в
книгах.
Мне очень не нравился этот разговор, и тем не менее я был
рад, что она сейчас рядом, что у меня есть возможность поговорить с кем-нибудь,
кроме несчастного смертного, что я не остаюсь наедине с письмами из дома.
– А как же тогда быть с твоими эстетическими
потребностями? – спросил я. – Ведь ты же сама говорила Арману, что
хочешь знать, почему существует красота и почему она до сих пор так сильно на
нас воздействует.
Она пожала плечами:
– Когда рухнет человеческий мир, красота станет властвовать
над всем. Там, где когда-то были улицы, вновь вырастут деревья, цветы покроют
прекрасным ковром луга, которые возникнут на месте теперешних болот и грязных
лачуг. В том и будет состоять цель властителя-сатаны: увидеть, как дикие травы
и густые леса скроют последние следы больших городов, как во всем мире не
останется больше ничего.
– Но почему ты называешь сие делом сатаны? Почему бы
просто не назвать это хаосом?
– Потому что именно так назвали бы это люди. Сатана
придуман ими, не так ли? Сатанинским они называют поведение всех, кто
преступает придуманные ими законы и нарушает привычный для них уклад жизни.
– Я не понимаю тебя.
– Что ж, пошевели своими сверхъестественными мозгами,
голубоглазенький мой, – ответила она, – мой золотоволосый сынок, мой
прекрасный Убийца Волков. Вполне возможно, что, как сказал Арман, весь мир
создан Богом.
– Это открытие ты и сделала в лесу? Об этом тебе
рассказали листья деревьев?
Она расхохоталась мне в лицо.
– Конечно, Бог не обязательно существо
антропоморфное, – сказала она. – Или, как мы в своем беспредельном
эгоизме сентиментально называем это, «благопристойная личность». Но все же,
вполне возможно, Бог существует. А сатана – изобретение человека, имя,
придуманное им для той силы, которая пытается сокрушить цивилизованный ход
вещей. Первый, кто придумал законы, будь то Моисей или египетский царь Осирис,
этот создатель законодательства одновременно создал и сатану. И этот сатана –
любой, кто побуждает тебя нарушить законы. А потому мы – истинные дети сатаны,
ибо не признаем законов, защищающих интересы человечества. Так почему бы нам
действительно все не разрушить? Почему не разжечь пламя зла, которое поглотит
цивилизацию на земле?
Я был слишком потрясен, чтобы ответить.
– Не беспокойся, – рассмеялась она, – я не
стану это делать. Но мне хотелось бы знать, что может произойти через несколько
десятилетий. Возможно, найдется тот, кто захочет совершить что-либо подобное.
– Надеюсь, что нет. И позволь сказать тебе вот что:
если один из нас отважится на такое, начнется война.
– Почему? Его все поддержат.
– Я – нет! Я буду бороться против него.
– Лестат, ты бываешь смешон.
– Все это сущая ерунда.
– Ерунда? – Она отвернулась от окна и вновь
посмотрела на меня. Кровь бросилась ей в лицо. – Уничтожение всех городов
мира? Я еще могу понять, что ты называл ерундой Театр вампиров, но сейчас ты
противоречишь сам себе.
– А тебе разве не кажется ерундой уничтожать что-либо
только ради самого уничтожения?
– Ты просто невозможен, – фыркнула она. –
Когда-нибудь в далеком будущем такой вождь вполне может появиться. Он вновь
повергнет человека в наготу и страх, из которых тот вышел, и нам не составит
никакого труда добывать себе пропитание, как, впрочем, это было всегда. Тогда
весь мир превратится в сплошной Сад Зла, как ты его называешь.
– Я надеюсь, кто-нибудь попытается это сделать. И тогда
я восстану против него, сделаю все, чтобы одержать над ним победу. Если мне
удастся спасти мир от этого зла, то, возможно, я сам смогу обрести спасение и
вновь стать добродетельным в собственных глазах.
Вне себя от гнева я встал и вышел во двор.
Она следовала за мной по пятам.
– Ты высказал сейчас очень важный аргумент в пользу
существования зла, издавна принятый в христианском мире, – говорила
она. – Оно затем и существует, чтобы мы могли бороться против него и тем
самым совершать добрые поступки.