Вампир Арман - читать онлайн книгу. Автор: Энн Райс cтр.№ 26

Он писал мне стихи по-латыни и по-французски и очаровательно их декламировал. Через пару часов игры в варвара-завоевателя он сообщил, что хочет, чтобы я оказался сверху. И это мне очень даже понравилось. Так мы потом и играли: я был солдатом-победителем, а он – жертвой на поле боя, иногда я легко хлестал его сложенным вдвое ремнем, отчего нас обоих бросало в жаркий пот.

Время от времени он умолял меня признаться, кто я такой на самом деле и где он сможет меня найти, но я, конечно, ничего ему не сказал.

Я оставался с ним три ночи, болтая о загадочных английских островах, читая ему вслух итальянские стихи, иногда даже играл ему на мандолине и пел все нежные любовные песни, какие помнил.

Он научил меня изрядному количеству грубых уличных английских выражений и заявил, что хочет забрать к себе домой. Ему придется прийти в чувство, сказал он; ему придется вернуться к своим обязанностям, к своим поместьям, к своей ненавистной порочной жене-шотландке, изменнице, чей отец был убийцей, и к своему невинному малышу, чьи ярко-рыжие кудри вселяли в графа уверенность в собственном отцовстве.

Он будет содержать меня в Лондоне, в прекрасном доме, подаренном его величеством королем Генрихом Восьмым. Он не может без меня жить, а поскольку все Гарлеки неизменно получали все, что хотели, у меня нет другого выхода, кроме как подчиниться. Если я – сын могущественного вельможи, то я должен в этом признаться, и он справится с этим осложнением. Кстати, не испытываю ли я ненависти к своему отцу? Его отец – мерзавец. Все Гарлеки – мерзавцы и были такими со времен Эдуарда Исповедника. Мы должны ускользнуть из Венеции сегодня же ночью.

– Ты не знаешь ни Венецию, ни ее дворянство, – доброжелательно заметил я. – Подумай. Стоит только попробовать – и тебя разрежут на кусочки.

Теперь я осознал, что он еще довольно молод. Раньше я как-то не задумывался о таких вещах, ибо любой мужчина взрослее меня казался мне старым. Графу не могло быть больше двадцати пяти лет. А также он был не в своем уме.

Он подскочил на кровати, отчего его густые медные волосы высоко взметнулись, выхватил свой кинжал, великолепный итальянский стилет, и уставился сверху вниз на мое обращенное к нему лицо.

– Ради тебя я способен на убийство, – гордо и доверительно сказал он на венецианском диалекте. Потом он вонзил кинжал в подушку, и из нее полетели перья. – Я и тебя убью, если возникнет в том необходимость.

Перья взлетели к его лицу.

– И что у тебя останется? – спросил я.

За его спиной раздался треск. Я был уверен, что за окном, за запертыми деревянными ставнями кто-то есть, хотя мы и находились на высоте трех этажей над Большим каналом. Я сказал ему об этом. Он мне поверил.

– Я родом из семьи зверских убийц, – соврал я. – Если ты попробуешь вывезти меня отсюда, они последуют за тобой хоть на край света; они по камню разберут твои замки, разрубят тебя надвое, отрежут тебе язык и половые органы, завернут их в бархат и отошлют твоему королю. Так что уймись.

– Ах ты, хитрый, дерзкий дьяволенок, – сказал он, – у тебя вид ангела, а ведешь ты себя, как мошенник из таверны, – и это с твоим-то певучим, сладким мужским голосом.

– Да, я такой, – радостно подтвердил я.

Я встал и поспешно оделся, уговаривая его повременить с убийством и обещая вернуться, как только представится возможность, ибо отныне мое место исключительно рядом с ним, потом наспех поцеловал его и направился к двери.

Он вертелся в постели, все еще крепко сжимая в руке кинжал; его морковного цвета голову, плечи и бороду усыпали перья. Вид у него и вправду был угрожающий.

Я потерял счет ночам своего отсутствия.

Я не мог найти открытую церковь. Ничье общество меня не привлекало.

Было темно и холодно. Вечерний звон уже пробили. Конечно, по сравнению со снежной северной страной, где я родился, венецианская зима представлялась мне мягкой, но тем не менее она оставалась зимой, гнетущей и сырой, и хотя город очищали свежайшие ветра, он казался негостеприимным и неестественно тихим. Безграничное небо исчезало в густом тумане. Холодом веяло даже от камней, как будто это были не камни, а ледяные глыбы.

Я сел на мокрые ступени одного из ведущих к воде спусков и расплакался. Чему меня все это научило?

Полученный опыт позволил мне почувствовать себя ужасно искушенным. Но тепла, способного надолго согреть душу, мне он не принес, и одиночество мучило меня сильнее, чем чувство вины, чем ощущение того, что я проклят.

Казалось, страх перед одиночеством победил во мне все прежние чувства. Сидя на лестнице, глядя на редкие звезды, плывущие над крышами домов, я сознавал, как ужасно будет потерять одновременно и моего господина, и чувство вины, быть изгнанным туда, где некому любить меня или проклинать, заблудиться и, спотыкаясь, идти по миру, имея в спутниках лишь обыкновенных и, по сути, совершенно посторонних мне людей – всех этих мальчиков, женщин, английского лорда с кинжалом и даже мою любимую Бьянку.

К ней домой я и пошел. Я спрятался под ее кроватью, как бывало в прошлом, и не хотел выходить.

Она принимала целую компанию англичан, но, к счастью, моего медноволосого любовника среди них не было – он, несомненно, все еще стряхивал с себя перья. А потом я решил, что, даже если мой красавчик лорд Гарлек и появится, он не рискнет позориться перед соотечественниками и строить из себя дурака. Бьянка вошла в спальню, очаровательная в своем фиолетовом шелковом платье, с бесценным ожерельем из сияющего жемчуга вокруг шеи. Она встала на колени и заглянула под кровать.

– Амадео, ну что с тобой случилось?

Я никогда не искал ее милостей. Насколько я знаю, никто этого не делал. Но в том состоянии подростковой лихорадки, в каком я в тот момент пребывал, самым логичным казалось взять ее силой.

Я выбрался из-под кровати, пошел к дверям и захлопнул их, чтобы нас не побеспокоил шум остальных гостей.

Когда я обернулся, она стояла на полу на коленях и смотрела на меня, сдвинув золотые брови, приоткрыв мягкие персиковые губы с выражением смутного удивления, которое я нашел очаровательным. Мне хотелось раздавить ее своей страстью, однако, конечно, соблюдая при этом меру, дабы впоследствии она вновь стала прежней, как если бы прекрасная ваза, разбитая на куски, могла из мельчайших частиц и осколков восстановить свою прежнюю форму и даже приобрести новый, более утонченный блеск.