— Нам больше не о чем говорить.
— Я так не думаю.
Эспин с трудом сохраняла спокойствие.
— Ты прав. Я должна поблагодарить тебя за то, что ты связался с офисом сенатора Питерса. На следующей неделе я встречаюсь с одной из его помощниц.
— Это хорошо. Рад слышать. — Он чуть понизил голос. — Но я не об этом хотел поговорить.
Она сделала шаг к нему:
— Выборы прошли. Я больше не работаю у тебя.
— Эспин…
— Эспин? — в ту же секунду спросила Марго, выходя из служебного помещения. Она в упор смотрела на них обоих. — Все в порядке? Я чувствую сильное напряжение.
— Все в порядке, Марго. Брейди как раз собирался уходить.
— Нет, не собирался, — рявкнул Брейди. — Мне надо поговорить с Эспин несколько минут. С глазу на глаз, — добавил он.
— Думаю, это прекрасная мысль, — согласилась Марго, и Эспин охнула, пораженная предательством подруги. — Идите в заднюю комнату. Я запру дверь.
— Марго…
— Я не хочу, чтобы вы наполняли торговый зал отрицательной энергией. Идите, заканчивайте разговор.
Марго улыбнулась, но было ясно, что настроена она серьезно.
— Хорошо, — вздохнула Эспин.
Мокрые ботинки Брейди заскрипели на бетонном полу служебного помещения, выполнявшего функции склада и комнаты отдыха одновременно. Эспин посмотрела на его ноги. На нем были спортивные ботинки. И джинсы. А ей казалось, что он не способен выйти из дому в чем-нибудь, кроме строгого костюма. Брейди расстегнул мокрый плащ. Под ним оказался свитер.
— Ты все еще сердишься, — заметил он.
Эспин прислонилась к поставленным друг на друга коробкам.
— Извини, но с прошлой недели ничего не изменилось. Я не люблю, когда мне лгут и манипулируют мной. Так что да, я сержусь. И не говори, что ты удивлен.
— Ты — единственный человек, который никогда не перестает меня удивлять, — весело произнес Брейди, и это смутило Эспин. — Никогда не думал, что ты способна затаить обиду.
— Тут не требуются особые таланты. Да, я способна затаить обиду на некоторое время.
Он хмыкнул и придвинул ей стул.
— Нет, Брейди, спасибо. Мы не станем сидеть тут и беседовать. — Эспин вздернула подбородок. Если она хочет быстро закончить разговор, надо умерить гнев и не проявлять агрессивность. — Я ценю, что ты позвонил в офис Питерса. Теперь мы в расчете. Ты можешь спать спокойно. Я не собираюсь сообщать прессе что-либо о тебе, или о нас, или о кампании. Я желаю тебе счастья. Давай будем жить каждый своей жизнью.
Гордая своей маленькой речью, Эспин распрямила спину.
Брейди поднял одну бровь:
— Ты все сказала?
— Думаю, да.
— Это хорошо, потому что теперь скажу я. Выслушай меня, пожалуйста. — Он помолчал. Она кивнула. — Мы начнем с самого низа и постепенно проложим путь наверх. Да, я послал информацию о тебе Келли Джеймс. Мы вместе учились в колледже. Но я не просил ее об одолжении. Твоя работа говорит сама за себя, и если Келли тебе позвонила, значит, что-то в твоих отчетах привлекло ее внимание. Нет, это не предложение мира, но я старался исправить ситуацию и выполнить обещание, которое дал тебе в самом начале. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя выслушали, и офис сенатора Питерса — самое подходящее для этого место.
— Спасибо, Брейди. Это очень много значит для меня. — Эспин сделала шаг к двери.
— Не торопись. Я хочу поговорить и о личной части твоего обвинения, которая перемешалась с частью политической.
— Поверь, я не хочу копаться во всем этом, — тихо проговорила Эспин.
Рана была слишком свежа.
— Но мы должны.
Его сердитый тон разрушил ее намерение не проявлять агрессивность.
— Нет, не должны.
Брейди выругался и, когда она направилась к выходу, схватил ее за руку.
Эспин услышала звяканье, обернулась и увидела, как Брейди, ехидно улыбаясь, вынимает руку из кармана. Ее рот открылся: она увидела у него в руке наручники.
— Ты этого не сделаешь!
Выражение лица Эспин было неподражаемо.
— Нет, сделаю. Я понял, что это замечательный способ заставить кого-нибудь выслушать тебя.
— Это незаконно. Это насильственное удержание.
— Я же не подал на тебя в суд.
— Не я надела тогда наручники.
— Не заставляй меня надевать их на тебя. Сядь. — (Губы Эспин сжались в тоненькую линию.) — Пожалуйста, — добавил Брейди.
Ее глаза метали молнии, но она подошла к столу и села.
Лили не предполагала, как трудно будет убеждать Эспин. Тщательно приготовленная Брейди речь вдруг показалась совершенно бессмысленной. Он сунул наручники в карман, и взгляд Эспин немного смягчился.
— Мне очень жаль, что я не сказал тебе правду о твоем положении. Я слишком долго жил в своем мире и забыл, что кто-то может смотреть на вещи не так, как я. Ты можешь ругать меня за это, как хочешь, сердиться, сколько хочешь. Я это заслужил. Прошлое не вернуть. Но я искренне признаю, что был не прав. — Эспин подняла брови, но ничего не сказала. «Ну, теперь самое трудное». — Я отличаюсь от многих людей, в частности, тем, что не смешиваю личную жизнь ни с чем иным. Когда семья все время на виду, ты невольно учишься выстраивать вокруг себя стену. Мои отношения с тобой не имели никакого отношения к кампании, или политике, или общественному мнению, или чему-то еще. И мне никогда не приходило в голову, что ты, именно ты, усмотришь тут связь, которой я не видел.
Эспин прищурилась:
— Что ты имеешь в виду под «именно ты»?
— Ты с самого начала не хотела, чтобы в штабе или где-либо еще стало известно о наших отношениях. И я решил, что ты разделяешь личное и публичное точно так же, как я.
— Звучит разумно. — Эспин скривила губы, и Брейди заметил, что ее гнев немного ослаб. — Прошу прощения, что связала одно с другим и вышла из себя. — Она сделала глубокий вдох и слабо улыбнулась. — Хорошо, что мы прояснили этот вопрос. — Молодая женщина потерла ладони о джинсы и встала.
— Эспин, не торопись. Я еще не закончил.
— Тогда не мог бы ты перейти к сути дела? Хорошо, что ты можешь бесстрастно об этом говорить, но я так не могу. Ты сделал мне больно, и боль еще не прошла.
— Суть вот в чем, — продолжал он. — Я понимаю, что ты зла на меня. Я это заслужил. Но если тебе больно, значит, тут кроется нечто большее, чем обида на то, что я использовал тебя в политической игре.
Эспин потерла глаза.
— Ладно, к чему тут гордость? — прошептала она и посмотрела ему в глаза. — Я понимаю, что не подхожу тебе.