— Это было как-то связано со мной?
— Нет, это было связано только со мной. Ведь не ты закричал, а я.
— Тебе опять этого хочется? Вот прямо сейчас?
— Чего именно?
— Ну, если тебе опять захочется кричать, с чем это может быть связано?
— Джефф, это может быть связано с тем, что мне захочется кричать.
— И как ты думаешь, когда у тебя появится такое желание?
На этот вопрос она не ответила, чем не удивила ни себя, ни Джеффа. Она затоптала окурок подошвой «брэшера» и тоже стала развязывать шнурки, стряхивая на асфальт веточки папоротника.
«4 ч., вкл. обед в Гр., — записал он в походном блокноте. — Погода ясная». В правой колонке, под непрерывным столбцом красных «Л», прибавилась еще одна такая же буква. В ту ночь он засыпал, растянувшись на кровати по диагонали — и очень даже неплохо, подумалось ему. Наутро, во время завтрака, он полистал журнал «Пешие походы» и стал заполнять бланк для вступления в ассоциацию «Бродяги». Там говорилось, что вступительный взнос можно оплатить либо чеком, либо прямым списанием со счета. Немного поразмыслив, он выбрал прямое списание со счета.
У Фила и Джоанны: 4
Один из пяти
Был еще только конец октября, но Фил вознамерился растопить камин яблоневыми поленьями, привезенными из деревни. Тяга в давно не чищенном дымоходе оказалась никудышной, и от этого в комнату то и дело приплывал ароматный дым. Мы в который раз обсудили и бонусы для банкиров, и постоянные трудности Обамы, и тот факт, что мэр Лондона, кажется, не списал автобусы гармошкой, а теперь едва ли не с облегчением переключились на новую столешницу Джоанны, изготовленную из массива клена.
— Нет, выглядит отлично и прослужит долго.
— Прямо как мы сами.
— Часто приходится смазывать?
— Формула успеха: в течение первой недели — каждый день; потом в течение месяца — раз в неделю; потом в течение года — раз в месяц, а дальше как получится.
— Похоже на формулу секса в браке.
— Дик, ты скотина.
— Неудивительно, что ты столько раз вступал в брак, дружище.
— Если уж на то пошло…
— Тебе не кажется, что это самое зловещее выражение в английском языке — «если уж на то пошло»?
— …не пора ли нам отчитаться о домашнем задании, полученном в прошлый раз?
— Домашнее задание?
— Вернувшись из гостей, покувыркаться в койке.
— А нам задавали? Не помню такого.
— Ой, замнем для ясности.
— Кстати, никто не возражает, если сегодня мы в порядке исключения введем мораторий на разговоры о сексе?
— Только с условием, что вы ответите на один вопрос. Согласны ли вы, что люди — присутствующие не в счет — врут о сексе больше, нежели о чем-либо другом?
— Разве это так?
— По неподтвержденным данным.
— Насколько я знаю, и по научно подтвержденным — тоже.
— То есть, по-твоему, участники опроса признавались, что солгали о сексе в предыдущем анкетировании?
— Ну, свидетелей же нету, правда?
— А если у них был доггинг?
— Доггинг?
— Неужели у вас в Штатах такое не практикуется, Ларри? Когда парочка занимается сексом в припаркованной машине или в общественном месте, где любой может подкрасться и поглазеть. Старый добрый английский обычай, как танец в костюмах Робин Гуда и его друзей.
— Ну разве что в Западной Виргинии…
— Все, мальчики, достаточно.
— Если вдуматься: почему мы должны верить, что опрошенные говорят правду?
— А как вообще узнать, что есть правда?
— Это возвышенно-философский вопрос?
— Скорее, низменно-практический. По большому счету. Как мы можем говорить о чем бы то ни было с полной уверенностью? Помню, однажды по радио какой-то знаток разглагольствовал о начале Второй мировой войны и пришел к выводу, что с уверенностью можно утверждать лишь одно: «Нечто имело место». У меня челюсть отвисла.
— Да уж. Если так рассуждать, недолго усомниться в уничтожении шести миллионов евреев. Или договориться до того, что фотографии высадки на Луну были фальшивкой, потому что на них, видите ли, заметна какая-то тень, которой якобы там быть не могло. Или что теракты одиннадцатого сентября были спланированы администрацией Буша.
— Только фашисты отрицают первое, и только параноики утверждают второе.
— А теракты одиннадцатого сентября не могли быть спланированы администрацией Буша по той простой причине, что они удались.
— Ларри неплохо ассимилировался: уже цинично острит на эту тему. Поздравляю.
— С волками жить…
— Нет, меня другое интересует: почему мы, не фашисты и не параноики, верим в то, во что верим?
— А во что мы верим?
— Да во все подряд, начиная с того, что дважды два — четыре, и заканчивая верой в Отца нашего небесного и в справедливое устройство мира.
— Но мы не верим в справедливое устройство мира и в Отца нашего небесного. Наоборот.
— Тогда почему мы считаем наоборот?
— Может, потому что сами нашли для себя решение, а может, потому что прислушались к специалистам.
— Но почему мы прислушиваемся к одним специалистам, а не к другим?
— Потому что мы им доверяем.
— А почему мы им доверяем?
— Ну, я доверяю Галилею больше, чем Папе Римскому, а потому верю, что Земля вращается вокруг Солнца.
— Однако мы доверяем не лично Галилею — по той простой причине, что никто из нас не читал доказательств его теории. Вот в чем загвоздка. Кому, чему мы доверяем — на самом деле мы доверяем посредникам-специалистам.
— Которые, возможно, даже более сведущи, чем Галилей.
— Вот парадокс. Читаем мы газету — и почти всему верим. Но при этом каждый опрос общественного мнения показывает, что журналистов считают людьми, не заслуживающими доверия. Их ставят на одну доску с агентами по недвижимости.
— Конечно, некоторые газеты врут. Но мы таких не читаем.
— Кто-то высказал гениальную мысль: любая фраза, начинающаяся словами «Один человек из пяти думает то-то или считает так-то» подозрительна по определению. А наибольшее подозрение вызывают фразы типа «Вероятно, как минимум один из пяти…»
— И кто же этот гений?
— Журналист какой-то.
— Вы читали, что пишут о камерах видеонаблюдения? В том смысле, что в Британии на душу населения их приходится больше, чем в любой другой стране мира? Это ни для кого не секрет, правда? Так вот, один журналист решил это опровергнуть: заявил, что это все чушь и паранойя, и привел доказательства — или, по крайней мере, попытался. Но мне лично он ровным счетом ничего не доказал, потому что он — из тех журналюг, с которыми я заведомо не согласен ни в одном вопросе. Поэтому я ему не поверил, хотя, возможно, он был прав. А позднее у меня возникли сомнения: не потому ли я ему не верю, что согласен и дальше жить в стране с самым большим количеством камер видеонаблюдения? А почему, собственно? Потому, что это дает ощущение безопасности, или потому, что я не против быть чуточку параноиком?