Машину по-прежнему вел Алишер. А я дремал на
заднем сиденье и думал об Эдгаре.
Что заставило его пойти против Дозоров и
Инквизиции? Почему он нарушил все мыслимые запреты и привлек к своим интригам
людей?
Непонятно! Эдгар был карьеристом, как все
Темные, не без этого. Он мог пойти на убийство. Он на все мог пойти, чего уж
тут говорить, у Темных нет моральных запретов. Но чтобы сотворить такое, чтобы
поставить себя в оппозицию ко всем Иным, — тут надо совершенно сойти с ума
от жажды власти. А Эдгару все-таки хватало прибалтийской сдержанности.
Десятилетиями ползти вверх по карьерной лестнице — легко. Поставить все на одну
карту? Немыслимо.
Что же такое он узнал о Венце Всего? Какие
данные откопал в архивах Инквизиции? Кого еще сумел привлечь? Темный вампир и
Светлый целитель. Кто они? Откуда? Почему пошли на сговор с Инквизитором? Какие
общие цели могут быть у Темного, Светлого и Инквизитора?
Впрочем, насчет цели я не слишком-то
обольщался. Цель всегда одна и та же. Могущество. Сила. Власть. Можно говорить,
что мы, Светлые, другие. Что нам не нужна власть ради власти, а только чтобы
помочь людям. И это, наверное, правда. Вот только власть нам все равно нужна.
Каждому Иному знакомо это сладкое искушение, это восхитительное чувство
собственного могущества: и вампиру, впивающемуся в девичье горло; и целителю,
мановением руки спасающему умирающего ребенка. Какая разница, для чего, —
каждый найдет, как употребить обретенное могущество.
Меня куда больше тревожил другой момент. Эдгар
участвовал в истории с книгой «Фуаран». Он общался с Костей Саушкиным.
И это опять же возвращало меня к незадачливому
юноше Виктору Прохорову. К мальчику Вите, дружившему с мальчиком Костей…
Все снова и снова указывало на Костю Саушкина.
Что, если он смог каким-то образом спастись? На остатках Силы поставил вокруг
себя какой-нибудь Щит, доступный вампиру, и просуществовал достаточно, чтобы
создать портал и исчезнуть из горящего скафандра? А потом связался с Эдгаром!
Нет, конечно, такого быть не могло. Инквизиция
очень серьезно проверяла этот вопрос. Впрочем, если Эдгар уже тогда начал
двойную игру? И фальсифицировал результаты расследования?
Все равно не складывается. Зачем ему спасать
вампира, за которым он только что охотился? Спасать, а потом идти на сговор.
Что мог ему дать Костя? Без «Фуарана» — ничего! А книга погибла, это совершенно
точно. За ней следили не менее тщательно, чем за Костей. Тем более что и
магическими средствами зафиксировали ее уничтожение — выброс Силы при
разрушении такого мощного и древнего артефакта ни с чем не спутаешь.
В общем, по всему выходило, что Эдгар спасти
Костю не мог — это раз, и необходимости в этом не испытывал — это два.
И все же, все же, все же…
Алишер остановил джип, выключил мотор.
Наступившая тишина показалась оглушительной.
— Кажется, приехали, — сказал он.
Погладил руль, одобрительно сказал: — Хорошая машинка. Не ожидал, что доедем.
Я повернулся к Афанди — но тот уже не спал.
Смотрел, поджав губы, на причудливые каменные фигуры, разбросанные впереди.
— Так и стоят, — сказал я.
Афанди с непритворным испугом посмотрел на
меня.
— Я знаю, — пояснил я.
— Плохая вышла история, — со вздохом
произнес Афанди. — Некрасивая. Недостойная Светлого.
— Афанди, ты и есть Рустам? —
спросил я прямо.
Афанди покачал головой:
— Нет, Антон. Я не Рустам. Я его ученик.
Он открыл дверь, выбрался из джипа. Помолчал
секунду. И пробормотал:
— Я не Рустам, но я буду Рустамом…
Мы с Алишером переглянулись и вышли из машины.
Было тихо и прохладно. Ночью в горах всегда
прохладно, даже летом. Только-только начинало светать. Плато, знакомое мне по
воспоминаниям Гесера, почти не изменилось. Разве что очертания каменных фигур
сгладились от ветра и редких дождей, стали менее явными, хотя все равно
узнаваемыми. Группа магов с поднятыми в призывном заклинании руками, оборотень,
бегущий маг…
Меня зазнобило.
— Что это… — прошептал
Алишер. — Что тут произошло…
Он полез в карман, нашел пачку сигарет,
зажигалку.
— Дай и мне, — попросил я.
Мы закурили. Воздух вокруг был настолько чист,
что резкий запах табака показался чем-то родным, напоминающим о городском
смоге.
— Это… это были люди? — спросил
Алишер, указывая на каменные глыбы.
— Иные, — поправил я.
— И они…
— Они не умерли. Они окаменели. Лишились
всех чувств. А разум остался, привязанный к каменным глыбам. — Я посмотрел
на Афанди, но тот пока задумчиво стоял рядом, то ли разглядывая поле давней
битвы, то ли глядя на восток, где небосвод слегка порозовел.
Тогда я посмотрел на плато сквозь Сумрак.
Зрелище было поистине чудовищным.
То, что увидел Гесер две тысячи лет назад,
вызывало страх и отвращение. То, что я видел сейчас, вызывало жалость и боль.
Почти все Темные, обращенные Белым Маревом в
камень, были безумны. Разум их не вынес заключения в полной изоляции от всех
органов чувств. Трепещущие цветные ореолы вокруг камней пылали коричневыми и
буро-зелеными огнями безумия. Если попытаться найти аналогию — это выглядело
так, будто сотня умалишенных бессмысленно кружит на одном месте или, напротив,
стоит оцепенев; кричит, хихикает, стонет, плачет, бормочет, пускает слюни,
царапает себе лицо или пытается вырвать глаза.
И только несколько аур сохраняли какие-то
остатки разума. То ли их обладатели отличались неслыханной силой воли, то ли слишком
пылали жаждой мести, но безумия в них было немного. А вот ярости, ненависти,
желания уничтожить всех и вся — хоть отбавляй.
Я перестал смотреть сквозь Сумрак. Перевел
взгляд на Алишера. Маг курил, не замечая, что у сигареты уже тлеет фильтр.
Только когда ему обожгло пальцы, он отбросил окурок. И сказал:
— Темные получили по заслугам.
— Тебе их совсем не жаль? — спросил
я.
— Они используют нашу жалость.
— Но если в нас не будет жалости, то чем
мы будем отличаться от них?
— Цветом. — Алишер посмотрел на
Афанди. — Где нам искать Великого Рустама, Афанди?
— Ты нашел его, Светлый с каменным
сердцем, — негромко ответил Афанди. И повернулся к нам.