И одиноким стал твой дом,
И пусто за твоим окном,
И меркнет свет, и молкнут звуки,
И новой муки ищут руки,
И если боль твоя стихает —
Значит, будет новая беда.
Я сам этого хотел. Сам добивался. И теперь не
на кого пенять. Вместо того чтобы рассуждать весь вчерашний вечер с Семеном о
сложностях мирового противостояния Добра и Зла, надо было остаться со Светой.
Чем смотреть волком на Гесера и Ольгу с их лукавой правдой — отстаивать свою. И
не думать, никогда не думать о том, что победить невозможно.
Стоит так подумать — и ты уже проиграл.
Кто виноват, скажи-ка, брат,
Один женат, другой богат,
Один смешон, другой влюблен,
Один дурак, другой твой враг.
И чья вина, что там и тут
Друг друга ждут и тем живут,
Но скучен день, и ночь пуста,
Забиты теплые места,
И меркнет свет, и молкнут звуки,
И новой муки ищут руки,
И если боль твоя стихает —
Значит, будет новая беда.
Кто виноват, и в чем секрет,
Что горя нет и счастья нет,
Без поражений нет побед,
И равен счет удач и бед.
И чья вина, что ты один,
И жизнь одна, и так длинна,
И тaк скучна, а ты все ждешь,
Что ты когда-нибудь умрешь.
— Вот уж нет, — прошептал я, стаскивая
наушники. — Не дождетесь.
Нас так долго учили — отдавать и ничего не
брать взамен. Жертвовать собой ради других. Каждый шаг — как на пулеметы,
каждый взгляд — благороден и мудр, ни одной пустой мысли, ни одного греховного
помысла. Ведь мы — Иные. Мы встали над толпой, развернули свои безупречно
чистые знамена, надраили хромовые сапоги, натянули белые перчатки. О, да, в
своем тихеньком мирке мы позволяем себе все что угодно.
Любому поступку найдется оправдание, честное и
возвышенное. Уникальный номер: впервые на арене мы — в белом, а все вокруг — в
дерьме.
— Надоело!
Горячее сердце, чистые руки, холодная голова…
Не случайно же во время революции и гражданской войны Светлые почти в полном
составе прибились к ЧК? А те, кто не прибился, большей частью сгинули. От рук
Темных, а еще больше — от рук тех, кого защищали. От человеческих рук. От
человеческой глупости, подлости, трусости, ханжества, зависти. Горячее сердце,
чистые руки. Голова пусть остается холодной. Иначе нельзя. А вот с остальным не
согласен. Пусть сердце будет чистым, а руки горячими. Мне так больше нравится!
— Не хочу вас защищать, — сказал я в тишину
лесного утра. — Не хочу! Детей и женщин, стариков и юродивых — никого, живите,
как вам хочется. Получайте то, чего достойны! Бегайте от вампиров, поклоняйтесь
Темным магам, целуйте козла под хвост! Если заслужили — получайте! Если моя
любовь меньше, чем ваша счастливая жизнь, я не хочу вам счастья!
Они могут и должны стать лучше, они наши
корни, они наше будущее, они наши подопечные. Маленькие и большие люди,
дворники и президенты, преступники и полицейские. В них теплится Свет, что
может разгореться животворящим теплом или смертоносным пламенем…
Не верю!
Я видел нас всех. Дворников и президентов,
бандитов и ментов. Видел, как матери избивают сыновей, а отцы насилуют дочерей.
Видел, как сыновья выгоняют матерей из дома, а дочери подсыпают отцам мышьяк.
Видел, как, едва закрывая за гостями дверь, не прекращающий улыбаться муж бьет
по лицу беременную жену. Видел, как, закрывая дверь за пьяненьким мужем,
выбежавшим в магазин за добавкой, жена обнимает и жадно целует его лучшего
друга. Это очень просто — видеть. Надо лишь уметь смотреть. Потому нас и учат
раньше, чем учить смотреть сквозь сумрак, — нас учат не смотреть.
Но мы все равно смотрим.
Они слабые, они мало живут, они всего боятся.
Их нельзя презирать и преступно ненавидеть. Их можно только любить, жалеть и
оберегать. Это наша работа и долг. Мы — Дозор.
Не верю!
Никого не заставишь совершить подлость. В
грязь нельзя столкнуть, в грязь ступают лишь сами. Какой бы ни была жизнь
вокруг, оправданий нет и не предвидится. Но оправдания ищут и находят. Всех
людей так учили, и все они оказались прилежными учениками.
А мы, наверное, лишь лучшие из лучших.
Да, наверное, да, конечно, были, есть и будут
те, кто не стал Иным, но ухитрился остаться Человеком. Вот только их мало, так
мало. А может быть, просто, мы боимся посмотреть на них пристальнее? Боимся
увидеть то, что может открыться?
— Ради вас — жить? — спросил я. Лес молчал, он
был заранее согласен с любыми моими словами.
Почему мы должны жертвовать всем? Собой и
теми, кого любим?
Ради тех, кто никогда не узнает и никогда не
оценит? А если даже узнает, единственное, что мы заслужим — удивленное
покачивание головы и возглас: «Лохи!»
Может быть, стоит однажды показать
человечеству, что это такое — Иные? Что может один-единственный Иной, не
скованный Договором и вырвавшийся из-под контроля Дозоров?
Я даже улыбнулся, представив себе всю картину.
Картину в общем, а не себя в ней: меня-то
остановят быстро. Как любого великого мага или великую волшебницу, что решат
нарушить Договор и откроют перед миром мир Иных.
То-то будет шума!
Никакие инопланетяне, высадившиеся в Кремле и
Белом Доме одновременно, такого не натворят.
Нет, конечно.
Не мой это путь.
И, в первую очередь, потому что не нужна мне
власть над миром или всеобщий переполох.
Я одного хочу: чтобы женщину, которую люблю,
не заставляли жертвовать собой. Потому что путь Великих — это именно жертва. Те
чудовищные силы, которые они обретают, меняют их без остатка.
Мы все — не совсем люди. Но мы хотя бы помним,
что были людьми. И можем еще радоваться и грустить, любить и ненавидеть.
Великие маги и волшебницы уходят за пределы человеческих эмоций. Наверное, они
испытывают какие-то свои, вот только нам их не понять. Даже Гесер, маг вне
классификации, не Великий. Ольга так и не смогла стать Великой.
Что-то они напортачили. Не вытянули
грандиозную операцию по борьбе с Тьмой.