Огненные времена - читать онлайн книгу. Автор: Джинн Калогридис cтр.№ 51

Удар хлыста. Еще и еще!

Что-то тяжелое – камень? – ударило меня по голове, и неожиданно я стала падать на спину. Ничьи руки уже не держали меня. Только холодная земля, твердые камни – я ударилась о них так, что из меня чуть дух не вышибло. Монахи тут же скрылись из виду.

Вместо них я видела небо, ограниченное с обеих сторон высоченными стволами деревьев. Оно было ярким и голубым; сухой ветер разогнал последние облака, остававшиеся со вчерашней бури.

И вдруг чье-то лицо заслонило небесную синеву. Лицо женщины, длинное и бледное, окруженное белым апостольником, увенчанным белым покрывалом.

«Матушка», – произнес кто-то за ее спиной, и я поняла, что это была богиня.

Она была одета так же, как я, и, когда наши взгляды встретились, ее глаза были наполнены таким состраданием, что горе и отчаяние тут же захлестнули меня и я заплакала.

– Бог привел сюда нас обеих, – сказала она и, утирая мои слезы, улыбнулась.

Ее звали мать Жеральдина. В свое время я узнала, что полное ее имя – мать Жеральдина-Франсуаза, но в тот день я звала ее так, как называли ее остальные монахини. Она помогла мне забраться в просторную повозку с матерчатой крышей, защищавшей от палящего солнца. Мне хорошо запомнилась та поездка: хриплые крики ослов, грохот и тряска телеги, от которых у меня еще больше болели голова и спина, ушибленные при падении. Помню доброту женщин, предложивших мне хлеб и питье, державших мою голову на своих мягких коленях. Почти все время они шептали молитвы:

– Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с тобою, благословенна Ты в женах…

Мы ехали до наступления сумерек, потом остановились и разбили лагерь. Ночь наступила быстро. Я спала в телеге – неспокойно, то и дело просыпаясь, и помню, что мать Жеральдина почти всю ночь не отходила от меня. Монахини развели большой костер, и его колышущийся огонь окрашивал бледное лицо и белое облачение моей благодетельницы в зловещий оранжевый цвет.

На следующее утро монахини молча отправились в путь. Смутно помню, что мы приехали в просторное каменное здание, в котором пахло смертью и где меня уложили в постель, и я тут же погрузилась в глубокий сон.

Наконец я пришла в себя и полностью очнулась от сна. Надо мной стояла сестра в белом апостольнике под черным покрывалом. Нос и рот ее были закрыты повязкой. Заметив, что я проснулась, она улыбнулась одними глазами и хлопнула в ладоши, воскликнув приглушенно, сквозь ткань:

– Слава Богу и святому Франциску! Как ты себя чувствуешь, сестра?

– Лучше, – прохрипела я и из-за странной повязки, закрывавшей ее лицо, подумала, что сон еще продолжается.

Но тут же обратила внимание на специфический неприятный запах, смутно напоминавший тот, что я чувствовала в спальне жены ювелира. Запах был стойким и совершенно реальным.

Не успела я ничего спросить, как сиделка быстро вышла из комнаты, но вскоре вернулась, с энтузиазмом предложив мне чашку супа.

Она была молодой, очень милой и удивительно разговорчивой для женщины, принявшей постриг. Медленно поедая свой суп, я узнала от нее много подробностей: мы находимся в женском монастыре в Каркассоне, ее зовут сестра Мария-Мадлен, да, в соседней комнате несколько монахинь умерли, но их тела уже унесли, и несколько сестер отмывают сейчас эту комнату, так что запах скоро уйдет.

Я так долго спала и не просыпалась, сколько они меня ни будили, что они боялись, что я умру – от того удара по голове, что мне нанес один из грабителей. Мать Жеральдина, самая благочестивая и сострадательная из всех женщин, провела всю последнюю ночь в молитвах у моей постели.

Я была очень слаба, но тут до меня вдруг ясно дошло, что мне угрожает, и я подняла руки к голове, боясь, что наткнусь на свои длинные, уложенные кольцом косы. Если они уже увидели, что волосы у меня не острижены, то поняли, что никакая я не монашка. Как же я обрадовалась, когда обнаружила, что голова моя по-прежнему покрыта белым апостольником. А покрывало, аккуратно сложенное, лежало в углу.

Если сестра Мадлен и заметила волосы у меня под апостольником, она не подала виду, а вежливо спросила:

– Но как случилось, сестра, что вы оказались в лесу одна?

Конечно, совершенно неслыханно, чтобы женщина, к тому же еще и монахиня, путешествовала в одиночку. Мучительно искала я, что бы ответить, но не придумала ничего. Несколько секунд я молча глядела на нее, а потом сказала:

– Не знаю.

– Не помните? – У сестры Марии-Мадлен меж бровей появилась складочка. – Ах, бедняжка! Кто знает, что эти негодяи с вами сделали – а может, и с другими вашими сестрами! Вас били только по голове? Или, может…

Последняя мысль показалась ей столь ужасной, что она не осмелилась ее даже озвучить.

– Да, не помню, – откликнулась я, как эхо, благодарная ей за то, что она дала мне такое объяснение, какое могло извинить все.

Но оно не могло объяснить, почему у меня такие волосы. Поэтому когда она покинула меня, отправившись на вечернюю молитву, я стянула апостольник, взяла маленький нож, лежавший возле тарелки с пиявками рядом с моей лежанкой, и при мерцающем свете свечи обрезала свои волосы, которые росли нетронутыми с самого моего рождения. Обрезанные волосы я бросила в огонь. Увидев, как они свиваются кольцами, смердят паленым и исчезают, я с омерзением узнала этот ужасный запах и подумала о Нони.

На следующий день я чувствовала себя гораздо лучше, так что смогла встать и воспользоваться ночным горшком, стоявшим в углу. Но, разумеется, мне и в голову не пришло отправиться вместе с остальными монахинями на молитву в часовню: ведь это тотчас бы разоблачило мое невежество и ужасное знание латыни. Моя сиделка, Мадлен, не проводила около меня весь день. Она лишь принесла мне поесть, а потом унесла посуду.

Однажды, когда Мадлен в комнате не было, в дверях появилась аббатиса. С улыбкой она спросила:

– Можно войти?

– Конечно! – воскликнула я, собираясь встать.

Ведь она была, несомненно, благородного происхождения, а я – простая крестьянская девчонка. Но она дала мне знак сесть, и я откинулась на подушки. Аббатиса спокойно уселась у моих ног.

Что касается сестры Мадлен, то я интуитивно чувствовала, что она – искренняя девушка, которая никому не желает зла. Так подсказывало мне мое ясновидение, когда она сидела около меня. Но аббатиса…

Что лежит на сердце у аббатисы, я не могла ни почувствовать, ни увидеть – словно невидимая стена была воздвигнута вокруг нее. И это несмотря на большую любовь и доверие, которые я к ней испытывала с той ночи, когда она спасла меня. Возможно, она разоблачила меня, сказала я себе. А может быть, она или кто-то из сестер видели у меня на шее золотой амулет. Они ведь обрабатывали мне плечо. А может быть, кто-то из них видел мои длинные волосы до того, как я их обрезала.