Невеста Борджа - читать онлайн книгу. Автор: Джинн Калогридис cтр.№ 51

Он скакал на мне — или, может, я на нем, потому что мы двигались в едином порыве, чередуя буйство и нежность. В моменты такого затишья, когда он начинал двигаться во мне медленнее, сузив глаза, дыша медленно и хрипло, я пыталась ускорить ритм, заставить его вернуться к более грубым действиям, но Чезаре крепко держал меня, зажав мои руки у меня над головой и шепча:

— Терпение, принцесса…

И снова он заставил меня умолять, чего я никогда не сделала бы ни с каким другим мужчиной. Все мое тело ныло от желания завершения, но Чезаре вознамерился держать меня на грани безумия, равного которому я не ведала.

Я не знаю, сколько времени прошло с того момента, как мы вошли в его спальню. Возможно, часы.

Когда я больше не могла уже терпеть, он вышел из меня. Это вызвало у меня вспышку ужаса — я никак не могла этого допустить. Однако Чезаре был сильнее меня, и он, осторожно используя силу и спокойные уговоры — так успокаивают испуганное животное, — убедил меня лечь на спину и запустил язык и пальцы в треугольник меж моих ног.

Я думала прежде, что мне уже доводилось испытывать удовольствие. Я думала, что я познала жар страсти. Но той ночью Чезаре раздул угли в бушующее пламя. Я словно бы вышла за пределы своего тела и чувствовала, как с небес на меня нисходит некая невыразимая словами священная сила, неотвратимая и всепоглощающая. Комната вокруг — кровать, мое нагое тело, стены и потолок, трепещущие огоньки свечей и даже нависшее надо мной лицо Чезаре и его широко распахнутые, полные предвкушения глаза, — все исчезло.

Я наверняка пойду в ад за такие слова, но тогда мне казалось, что в целом свете один лишь Господь способен вызвать такое чувство, что стирает все грани между тобою и миром. И даже я сама словно бы исчезла…

Но, невзирая на утрату чувства реальности, я ощутила, что снова едина с Чезаре. Он оседлал меня посреди моего экстаза, слившись с ним и управляя им, пока наши голоса не соединились.

Я привыкла сдерживать стоны удовольствия, превращать их в шепот, чтобы не услышал никто посторонний. Однако эти ощущения исторгли у меня крик, которого я не в силах была сдержать. И к моему голосу присоединился голос Чезаре. Но я уже не могла их различить. Мы слились в едином крике, который, несомненно, был слышен во всех уголках папских апартаментов.

Некоторое время мы лежали недвижно и молчали. Я не могла говорить, поскольку в горле саднило; а к тому же я была в полном изнеможении: все мое тело было покрыто испариной, и длинные волосы липли к рукам, к спине, к груди. Наконец Чезаре повернулся ко мне и убрал пряди с моего лба и щек.

— Я никогда прежде не испытывал ничего подобного с женщиной. Мне кажется, Санча, что до сих пор я не знал, что такое любовь.

Я откашлялась, потом прошептала:

— Мое сердце принадлежит тебе, Чезаре. И мы оба будем прокляты за это.

Он потянулся налить мне вина. Меня же вдруг одолела игривость, то же самое дурашливое настроение, что уже владело мною в соборе Святого Петра, — возможно, из-за того ощущения свободы, что пробудил во мне этот исступленный выплеск чувств. Я не допущу, весело сказала я себе, чтобы от меня сбежал самый лучший из любовников, какие только у меня были. Во всяком случае, не так вот сразу после того, как я его завоевала. И когда Чезаре попытался встать с кровати, я обвила руками его бедро.

Он рассмеялся — величественный, горделивый, неизменно сдержанный Чезаре не сдержал смеха при этой неожиданной выходке. Однако же он продолжал тянуться к кувшину с вином, явно решив, что я не стану и дальше вести себя так по-ребячески.

Хихикнув, я уцепилась покрепче. Чезаре, в свою очередь, удвоил усилия.

Я продолжала держаться за него даже после того, как он встал, и не отпустила даже тогда, когда он стащил меня на застеленный мягкими шкурами пол. Чезаре рассмеялся, весело и удивленно, и сделал шаг, затем другой; я же продолжала держаться, вынуждая его волочь меня за собой.

Наконец он сдался и рухнул поверх меня, и мы остались лежать, смеясь, словно дети.

Вернувшись к себе в спальню, я некоторое время лежала, прислушиваясь к негромкому посапыванию Эсмеральды и глядя в темноту. Сначала мною владело дремотное блаженство, и я снова и снова переживала в памяти моменты близости с Чезаре… а затем ко мне вернулось ощущение вины, и вместе с ним — полное осознание произошедшего.

Я, как и мои предки, была способна на любой обман и любую жестокость, особенно когда оказывалась вдали от благотворного, облагораживающего влияния брата. Всего два дня среди Борджа — и вот я уже сделалась прелюбодейкой. Во что же я превращусь, если проведу в Риме всю свою оставшуюся жизнь?

Май в Риме был очень приятным. Июнь выдался жарким. Июль — еще жарче. А август был просто нестерпимо жарким по сравнению с умеренной температурой прибрежных городов, в которых я жила прежде. Его святейшество с семейством, равно как и прочие богатые римляне, обычно на это время уезжали куда-нибудь в более прохладные края. Но данный конкретный август оказался отмечен возвращением из Испании сына Папы, Хуана, и это событие, невзирая на жару, отмечали множеством пиров и празднеств.

Вопреки моим опасениям, я больше не страдала от домогательств Александра; мне невольно думалось, что это Чезаре каким-то образом убедил Папу оставить меня в покое. Но сам Чезаре помалкивал на этот счет. Он только посоветовал мне, чтобы я не садилась, если этого можно избежать, рядом с его святейшеством на празднествах, где вино лилось рекой, а также чтобы в его присутствии я одевалась и вела себя поскромнее и держалась подальше от него, если чувствовалось, что он выпил лишку.

Так я и делала. Однако мы с Лукрецией по-прежнему часто сидели на бархатных подушках рядом с папским троном, когда его святейшество давал кому-нибудь аудиенцию. Думаю, Александру мы нравились как украшение его трона — одна темная, вторая золотая.

Лукреция, как и сказал Чезаре, была самым доверенным советником своего отца; она нередко перебивала просителя, что-то нашептывая Александру на ухо. У Лукреции имелся собственный маленький трон, и она восседала на нем, принимая прошения. Я несколько раз присутствовала при этом, и на меня произвел большое впечатление ум Лукреции. Они с отцом оба были искусными дипломатами, и каким бы образом Родриго Борджа ни взошел на папский престол, свои обязанности он исполнял превосходно.

Мой роман с Чезаре продолжался; наши интимные встречи по-прежнему проходили в его покоях. Меня переполняло счастье. Подобную радость нелегко было скрывать от других, так же как и не выказывать Чезаре свои чувства при посторонних. Он же по-прежнему твердил мне, что собирается сложить с себя священнический сан.

Однажды ночью, когда мы лежали, обессиленные после любовной игры, Чезаре нежно убрал одинокую прядь с моего уха.

— Санча, я хочу жениться на тебе.

Подобные слова наполняли меня радостным трепетом. Однако я не могла отрицать очевидного.