— Приходилось, — помолчав, ответил Антон. —
Да. Но не такое.
— Тебе повезло, Антошка.
Игорь снова разлил водку.
— Тогда ответь. — Антон не старался щадить
Игоря, но все-таки слова дались с трудом. — Зачем ты ее убил?
— Потому что она была ведьмой, — очень
спокойно сказал Игорь. — Потому что она несла зло и боль. Потому что «работник
Ночного Дозора защищает людей от Темных всегда и везде, на любой территории,
невзирая на личное отношение к ситуации». Ты никогда не задумывался о том,
почему в Уставе есть это уточнение? О личном отношении к ситуации? Следовало бы
сказать «личное отношение к Темным», но это как-то жалко звучит. Вот и обошлись
эмве… эмфе..
— Эвфемизмом, — зачарованно сказал Антон.
— Эвфемизмом. — Игорь усмехнулся. — Именно.
Помнишь, когда брали вампиршу на крыше, ты расстреливал ее в упор, но тут
появился твой сосед-вампир. И ты опустил пистолет.
— Я был не прав, — пожал плечами Антон. — Ее
надо было судить. Поэтому я и остановился…
— Да нет, Антон. Ты бы ее расстрелял. И любого
другого вампира, кинувшегося защищать преступницу, тоже. Но перед тобой встал
не просто вампир, а твой друг… ладно, пусть не друг, а приятель. И ты
остановился. А представь, что выбор был бы — опустить пистолет или отпустить преступницу
на свободу.
— Я бы стрелял, — резко сказал Антон. — И в
Костю — тоже. Выбора не было. Мне было бы очень горько, согласен, но я…
— А если это был бы не хороший знакомый, а
твоя любимая? Человеческая женщина или волшебница-Иная любой раскраски?
— Я бы стрелял… — прошептал Антон. — Все равно
стрелял.
— И что дальше?
— Я бы не допустил такой ситуации. Просто не
допустил!
— Конечно. У нас даже мысли не возникнет
полюбить, если мы видим ауру Тьмы. А у Темных — если они видят ауру Света. Но
мы-то были застигнуты врасплох, Антон. Лишенные всех сил. И выбора не было…
— Скажи, Игорь. — Антон перевел дыхание. Водка
не брала, а разговор, пусть и вышел за предел доверительности, не приносил
облегчения. — Скажи, а почему тогда ты просто не выгнал Алису с территории
лагеря? Не запросил помощи и совета у Гесера? Ты бы защитил людей и при этом…
— Она бы не ушла, — резко сказал Игорь. — Она
ведь находилась в «Артеке» на законных основаниях. Знаешь, что самое страшное,
Антон? Право на ее восстановление было выторговано Завулоном у Гесера в обмен
на право восстановить силы магу третьей категории! Мне то есть! Ты понимаешь,
как все завязалось?
— А ты уверен, что она бы не ушла? — спросил
Антон. Игорь молча поднял рюмку. Они впервые за вечер чокнулись, но так и не
произнесли никакого тоста.
— Не уверен, Антон. В том-то и беда, что не
уверен. Я сказал ей… велел убираться прочь. Но это было в первый миг, когда мы
только поняли, кто есть кто. Когда не было никаких мозгов, один адреналин…
— Если она любила тебя, — сказал Антон, — то
она бы ушла. Надо было только найти слова…
— Наверное. Кто теперь может на это ответить?
— Игорь, мне очень жалко, — прошептал Антон. —
Не ведьму Алису, нет… об этом меня не проси. Я не смогу пролить о ней ни
слезинки. Но мне очень жалко тебя. И я очень хочу, чтобы ты остался с нами.
Чтобы выдержал, не сломался.
— Мне незачем больше жить, Антон. — Игорь
виновато развел руками. — Пойми, не-за-чем! Знаешь, я ведь, наверное, тоже
полюбил первый раз в жизни. У меня была жена… когда-то. Я стал Иным в сорок
пятом году… вернулся с фронта, молодой капитан, грудь в орденах, ни одной
царапины… и вообще мне везло, я только потом понял, что латентные способности
Иного меня выручали. И тут правда о Дозорах… Новая война, понимаешь? Причем уж
совсем справедливая, дальше некуда! Я ничего толком и не умел, кроме как
воевать, а тут понял, что нашел себе работу на всю жизнь. На очень долгую
жизнь. И еще, что для меня не будет каких-то человеческих горестей, досадных
болезней, очередей за продуктами… ты ведь и не представляешь, что такое самый
обыкновенный голод, Антон, что такое по-настоящему черный хлеб, что такое
по-настоящему паленая водка… что такое — впервые ухмыльнуться в сытую харю
особиста из СМЕРШа и лениво зевнуть в ответ на вопрос:
«Почему вы пробыли на вражеской территории два
месяца, если мост был взорван уже на третий день после десантирования?»
Игоря немного развезло, и говорил он теперь
быстро, яростно… и вовсе не так, как обычно говорил молодой маг из Ночного
Дозора…
— Я вернулся и посмотрел на Вилену, на свою
Леночку-Виленочку, молодую и красивую, которая мне каждый день писала письма,
не вру, каждый день, и ты бы знал, какие письма! И увидел, что она очень рада
моему возвращению — ведь я целый, не покалеченный, да еще и герой! Редкой бабе
тогда такое счастье выпадало. Но очень боится, что завистливые стервы-соседки
расскажут про всех мужиков, что у нее бывали за четыре года, про то, что она
горя не знала не из-за моего офицерского аттестата… ты ведь и сейчас не
понимаешь меня наполовину, верно? А я вдруг увидел. Все, сразу. И чем больше на
нее смотрел, тем больше видел. В деталях, в подробностях. И не только всех ее
мужичков — от гнид-спекулянтов до таких же, как я, вояк, через госпитальный
забор в самоволку сиганувших… И как она полковнику одному шепчет: «Да он,
небось, давно уже в земле гниет…» — тоже услышал… Кстати, полковник тот оказался
человеком. Настоящим. Встал с кровати, врезал ей по морде, оделся и ушел.
Он налил водки, быстро, не дожидаясь Антона,
выпил, снова наполнил рюмки. Сказал:
— Вот с тех пор я такой и стал. Как ушел из
своего дома — под звон медалей и рев Вилены: «Они тебе все наврали, сучки, я
верной была!» Шел по улице, и что-то в душе выгорало. Это май был, Антон. Май
сорок пятого, меня Гесер сразу после капитуляции Германии с фронта выдернул,
сказал: «Нынче твой фронт здесь, капитан Теплов». А люди тогда были… другие они
были, Антон. Лица светились у всех. Темных тварей было до черта, что уж
скрывать! Только и Света было много. И когда я по улице шел, вокруг ребятишки
сновали, на мой иконостас нагрудный заглядывали и спорили, какая медаль за что.
Мужики руки жали, звали выпить с ними. Девчонки подбегали… и целовали. Просто
так, ничего особого в уме не имея. Целовали, как своих парней, не вернувшихся
еще или уже сгинувших. Как своих отцов, как братьев своих. Иногда ревели,
целовали и дальше шли. Понимаешь? Нет, вряд ли… Вот ты ведь тоже о стране
болеешь, думаешь, как все плохо сейчас, в какой мы все дыре… Переживаешь,
почему Светлые в глобальных масштабах России не помогут. А ты ведь настоящей
дыры и не знаешь, Антон. Мы — знаем!