Вместе с сумкой я вошел в крошечную
комнатушку, вся обстановка которой состояла из урны в углу и, разумеется,
крошечного окошка с выдвижным ящичком, который мне всегда напоминал вечно
голодную пасть.
«Эй, — напомнил я себе. — Не забывай о юности
своего „всегда“…»
Но все равно — если я мыслю как человек,
реально проживший лет тридцать пять, значит, этому есть причина?
Ладно, потом.
Пасть проглотила сразу пять сотенных бумажек и
мой паспорт. Кто кроется там, за глухой перегородкой, я не видел, да и не очень
стремился рассмотреть. Заметил только пальцы с накрашенными перламутром
ноготками. Значит женщина. Неохотно выдвинувшаяся пасть отрыгнула приличную
стопку сторублевок и несколько бумажек помельче. И даже пару монеток. Деньги я,
не считая, сунул в нагрудный карман, под свитер, только те самые несколько
бумажек помельче — в карман брюк. Вместе с монетами. Паспорт — в другой
нагрудник. Зеленоватый прямоугольник квитанции — в урну.
Все, теперь я человек. Даже в этом безумном
городе, едва ли не самом дорогом на планете. Хотя… хотя нет. Пожалуй, уже с
год, как это сомнительное первенство Москва утратила.
Зима вновь встретила меня льдистым дыханием.
Ветер нес редкую мелкую крошку, похожую на манную крупу, эдакий град-недоросль.
Метро — слева. Но мне не сюда. Мне к другому
выходу.
Я снова продефилировал перед зданием вокзала и
спустился туда, куда мне нужно, — на кольцевую.
Кажется, я начинал понимать, куда мне нужно.
Что ж, порадуемся прогрессу, если не получается радоваться неопределенности. И
понадеемся, что в Москву меня привели исключительно добрые дела. Потому что
служить Злу — я не чувствовал в себе силы.
Только коренные москвичи разъезжаются с
вокзалов на такси. Если позволяют финансы, конечно. Любой провинциал, даже если
у него денег не меньше моего, поедет на метро. Есть что-то гипнотическое в этой
системе тоннелей и лабиринте переходов. В гуле проносящихся поездов, в то замирающем,
то вновь оживающем потоке воздуха. В вечном движении. Здесь бурлит под сводами
залов нерастраченная дармовая энергия: бери — не хочу.
И еще — здесь есть защита. Кажется, это как-то
связано с толщей земли над головой… и с тем, что в этой земле погребли минувшие
годы. Даже не годы — века.
Я шагнул в разъехавшиеся двери поезда.
Противно и назойливо гудело из динамиков, а потом хорошо поставленный мужской
голос произнес: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция —
„Комсомольская“».
Я еду по кольцу. Против часовой. Причем на
«Комсомольской» я точно не выйду. А вот после нее… После нее — пожалуй, выйду,
И это будет «Проспект Мира». И, кстати, стоило пройти по перрону дальше, к
голове поезда. Тогда ближе на переход.
Значит, мне на рыжую ветку. Причем скорее
всего на север, потому что иначе я поехал бы по кольцу в противоположную
сторону, до «Октябрьской».
Вагон трясся на ходу, от нечего делать я
разглядывал обильную рекламу. Длинноволосый мужик, стоя на цыпочках, но при
этом присев, почему-то рекламировал женские колготки, и чья-то вооруженная
фломастером рука не преминула дорисовать горе-волосатику внушительных размеров
фаллос. Соседняя нашлепка предлагала погоняться по городу за разноцветным
джипом, но смысла этой погони я как-то не уловил. Приз, наверное.
Чудодейственные таблетки от большей части недугов — и все в одном флаконе,
конторы по торговле недвижимостью, самый-самый из самых йогурт, подлинный
«Боржоми» с бараном на бутылке… Вот и «Комсомольская».
Реклама мне надоела, и я, бросив сумку у
выхода, подошел к плану метро. Не знаю почему, но взгляд мой с первой попытки
прикипел к рыжему кругляшу и к надписи рядом с ним — «ВДНХ».
Мне — сюда. Точно. Здоровенное, изогнутое
подковой, здание. Гостиница «Космос».
Что ни говори, а жить как-то легче, когда цель
уже известна. Я с облегчением вздохнул, вернулся к сумке и даже улыбнулся
мутному отражению в дверном стекле. Стекло тоже носило следы чрезмерной
активности городских питекантропов — от надписи «не прислоняться» осталось лишь
загадочное утверждение «не слон я».
Наверняка ведь не слон. Животное, но не слон —
те являют собой воплощение спокойствия и мудрости, на мой взгляд. А неведомый
мне автор утверждения — скорее всего обезьяна, грязная и самодовольная
обезьяна. Слишком похожая на человека, и именно поэтому грязная и тупая…
Хорошо, что я — Иной, а не человек.
Вот и «Проспект Мира»; лесенка, поворот
направо, эскалатор, и поезд как раз подходит. «Рижская». «Алексеевская».
«ВДНХ». Из вагона — направо, это я всегда знал.
Длинный-длинный эскалатор, на котором
почему-то ни о чем не думается. Опять назойливая реклама. Подземный переход. И
гостиница. Подковообразный монстр французской архитектуры. Впрочем, гостиница
изменилась, и заметно. Добавилось подсвеченных вывесок, ярких огней; опять же —
казино, призовая иномарка на постаменте. Девки какие-то, несмотря на мороз, в
стороне курят. И внутри — швейцар, разом сглотнувший ладонью сотенную бумажку.
Зато мгновенно отнял у меня сумку и препроводил к стойке.
Время было не особо позднее, поэтому в фойе
все еще оставалось людно. Кто-то говорил по мобильнику, громко, на весь холл
чеканя арабские фразы, сразу с нескольких сторон доносилась музыка.
— Люкс, — сказал я небрежно. — Одноместный. И,
пожалуйста, пусть не звонят и не предлагают девок. Я работать приехал.
Деньги — великая вещь. И номер мгновенно
нашелся, и ужин мне сразу же посулили с доставкой в номер, и пообещали, что
звонить никто не будет, хотя в это мало верилось. И зарегистрироваться сразу же
предложили, потому что паспорт-то у меня украинский. Я зарегистрировался. Но
вместо того чтобы мирно отбыть к лифту, куда меня заботливо направили, я
устремился к неприметной двери в самом темном и пустом углу фойе.
Табличек на этой двери не было. Никаких.
Портье посмотрел мне в спину с неподдельным
уважением. А остальные, по-моему, вообще перестали замечать.
За дверью обнаружился замызганный кабинет —
наверное, единственное помещение в гостинице, которое не приобрело европейского
вида, а словно шагнуло сюда из дремучего совка семидесятых.
Обычный стол — не облезлый, но видавший виды,
обычный стул и престарелый польский телефонный аппарат «Aster» в центре стола.
На стуле восседал щуплый мужичок в форме сержанта милиции. На меня он поднял
вопросительный взгляд.
Сержант был Иным. Причем Светлым — это я понял
сразу.
Светлым… Хм. А я какой? Кажется, я — не
Светлый. Точно, не Светлый.