Интимный дневник гейши - читать онлайн книгу. Автор: Лора Джо Роулэнд cтр.№ 62

— Прекратите! — закричал судья Аоки и приказал стражникам: — Уберите их прочь из зала!

Стражники начали теснить толпу. Женщины кричали, сопротивлялись, рвали на себе волосы, рыдали. Они смяли стражников и упали на колени, заняв все свободное пространство зала суда. На лице судьи Аоки появилась гримаса отвращения, и он снова переключился на Фудзио и Момоко.

— Что вы можете сказать в свою защиту? — спросил он, решив не обращать внимания на вторжение.

— Я ничего не делала! — отчаянно взвыла Момоко, перекрывая шум в зале.

Хирата, который все еще стоял у возвышения, с ужасом и жалостью наблюдал, как яритэ пытается строить глазки судье Аоки. Затрепетав ресницами, она изогнулась в жалкой попытке обворожить его.

— Прошу вас, поверьте, я ни в чем не виновата! — молила она.

Жесткий взгляд судьи остался безжалостным.

— Я объявляю тебя виновной в соучастии в убийстве. Ты приговариваешься к смерти.

Стражники потащили из зала рыдающую, обезумевшую от ужаса Момоко.

Судья Аоки обратился к Фудзио:

— Что ты скажешь?

Зал затих, женщины ждали, когда заговорит их кумир.

— Я признаюсь, — сказал Фудзио чистым, звенящим голосом.

Крики и рыдания женщин взорвали тишину зала. Молоденькие девушки стали биться головами об пол, монашки запели молитвы. Судья Аоки приказывал женщинам замолчать, а стражникам очистить от них зал. Фудзио с трудом поднялся на ноги и медленно повернулся к толпе. Его благородное, торжественное лицо заставило женщин замолчать. Они смотрели на него с печальным обожанием.

— Спасибо, Хирата-сан, за попытку помочь мне, — сказал Фудзио. — Спасибо, досточтимые дамы, за вашу благосклонность. Но я знаю, что проиграл, и мне хотелось бы красиво уйти из этой жизни. Поэтому я пропою свое признание в песне, которую написал.

Он посмотрел на судью Аоки, который нахмурился, но кивнул. Фудзио сосредоточился и немного помедлил, прежде чем начать главное в своей жизни выступление; публика замолкла в тревожном ожидании. Потом он запел волнующим, печальным голосом:

Любовь — это сад многих цветов,

Где роза, пион и ирис раскрывают

Солнцу свои лепестки.

Моя жизнь была садом прекрасных женщин,

По которому я бродил с радостным сердцем,

Трогая каждый цветок.

Но в этом саду скрывается цветок смерти,

Чей сок отравлен, а шипы остры

Как ножи.

В мою жизнь вошла госпожа Глициния,

Ее чары привели меня к гибели.

Мы любили друг друга со страстью

Горячей и обильной как лето,

Пока злоба и ненависть не отравили наш Рай.

Я мял нежные лепестки ее кожи, я

Ломал хрупкий стебель ее тела, я

Выпускал сок ее крови,

Пока моя Глициния не простерлась мертвой предо мной.

Теперь любовь — заброшенный пустырь,

Где холодные ветры летают над сорной травой,

Камнями и костями.

Моя жизнь — это дорога к месту казни,

По которой я бреду, безнадежно страдая,

К своей смерти.

Подняв руки ладонями вверх, ссутулившись, с трагической маской на лице Фудзио дал последней ноте затихнуть в полной тишине. Потом толпа женщин разразилась одобрительными криками, аплодисментами и плачем. Фудзио поклонился. Судью Аоки этот спектакль явно раздражал.

— Я объявляю тебя виновным в убийстве и приговариваю к смерти путем отрубания головы, — объявил он.

Когда стражники под конвоем выводили Фудзио из зала суда, женщины шли за ним стенающей процессией.

Хирата с ужасом думал, как сообщит Сано о том, что их последние подозреваемые умрут еще до того, как они смогут возобновить расследование.

— Строй солдат, Масахиро-тян, — сказала Рэйко.

Сидя на корточках в детской комнате, малыш аккуратно расставлял своих игрушечных всадников, лучников и меченосцев, а Рэйко и старая няня О-суги наблюдали за ним.

— Очень хорошо. — Рэйко улыбнулась сыну, но думала при этом о Сано. Он уехал во дворец, и она в тревоге ожидала его возвращения после встречи с сёгуном.

Громкий треск со двора заставил ее, Масахиро и О-суги издрогнуть. Похоже, кто-то сломал садовые ворота. Озадаченная, она вышла на веранду и увидела в саду Сано. С опущенной головой и сжатыми кулаками он бесцельно бродил вокруг деревьев и топтал клумбы.

— Я этого не вынесу, — бормотал он. Дыхание вырывалось изо рта белыми клубами, таявшими в холодном, пронизанном солнцем воздухе. — Я больше этого не вынесу!

Встревоженная его странным поведением, Рэйко поспешила через сад к мужу.

— Что случилось?! — крикнула она.

Сано резко повернулся в ее сторону, глаза были бешеные, лицо перекосило от переполнявших его эмоций.

— Госпожа Янагисава слишком поздно принесла дневник. — Он продолжал метаться по саду, Рэйко едва поспевала за ним. — Сёгун успел его прочесть, и теперь подозревает меня в убийстве правителя Мицуёси!

— О нет! — Рэйко сжала горло, охваченная дурными предчувствиями. Она никогда не видела Сано таким удрученным, потому что никогда прежде не приключалось ничего столь страшного.

— Дневник попал в руки этому презренному и грязному интригану Хосине. Он позаботился, чтобы сёгун его увидел. — Сано бессвязно рассказал о встрече, рубя руками кусты, попадавшиеся ему на пути. Рэйко поняла, что он не только расстроен, но и страшно зол. — Хосина назвал меня изменником! Едва удалось убедить сёгуна позволить мне доказать свою невиновность!

Рэйко догнала Сано и взяла его за руку.

— Все будет хорошо, — попыталась она его утешить, хотя ее саму душил страх.

Но Сано отшатнулся и закричал:

— Четыре года я выполнял все просьбы сёгуна! Я проливал кровь ради чести! — Он рванул одежду, обнажая шрамы на груди. — Я понимаю, что его превосходительство мне ничего не должен за это, да мне ничего и не нужно, лишь бы он видел во мне преданного вассала, какой я и есть!

Рэйко заметила О-суги и Масахиро, которые стояли на веранде с открытыми ртами, глядя на беснующегося Сано.

— Идите в дом, — махнула она им и обернулась к Сано: — Пожалуйста, успокойся. Пойдем домой, пока ты не закоченел.

Он словно не слышал ее.

— Посмотрите: один раз… всего один раз… его превосходительство мог бы поверить мне и отринуть наветы моих врагов, — сказал Сано, обращаясь в пространство. — Но нет… он поверил всему, что наговорил Хосина. Он был готов обвинить меня, даже не выслушав объяснений! — Сано горько рассмеялся. — Единственное, что меня спасло, так это горький опыт, научивший выходить из таких положений при помощи языка.