Доля ангелов - читать онлайн книгу. Автор: Арина Веста cтр.№ 19

— Он жив?

— Да, наш оранжевый старик умеет отводить глаза. На память я оставлю тебе свою тросточку-змею. Трость подарил мне индийский факир. Клянусь, на моих глазах он превратил в этот посох свою змею, танцующую под дудку. Индийцы называют „змеей“ тайную силу, дремлющую в основании позвоночника. Когда „змея“ встает на собственный хвост, человек становится волшебником, и то, что прежде мешало, становится опорой в его пути к вершинам. Ты хочешь спросить меня о перстне? Я заберу его с собой, хотя по праву он принадлежит тебе.

Вольф откашлялся и продолжил:

— В тот ненастный осенний вечер, когда я достал тебя из летающего сундука, он висел на твоей груди, на узкой ленточке под одеждой. Я сразу понял, что с твоими родителями случилась беда и Бог препоручает мне свое дитя в куцем пальтишке и грубых башмаках. Твоя судьба доказывает, что великие способности познания могут быть развиты практически у каждого человека. Ты и есть тот самый „новый человек“. Ты — мой лучший фокус!

Теперь я расскажу тебе о перстне. У него много имен. В северных сагах его называют перстнем Нибелунгов. На авестийском языке его зовут „кровь алой звезды“. С тибетского его имя переводится, как „ключ Агартхи“. Так называет камень лама Данцон. Данцон говорит, что если перстень берет в руки человек, посвященный в его тайну, внутри алого камня вспыхивает огненная янтра — священный знак. Но я ни разу не видел ее. В рубине мне являлась только „мертвая голова“, должно быть, над камнем висит заклятие шеддим?

Я имел неосторожность выступать с перстнем, и кое-кому известно, что он у меня. Я хотел передать перстень Сталину — не удалось, но теперь не жалею. Этот человек хотел встать выше добра и зла, но он забыл уроки Атлантиды.

Я нагрел на примусе дождевую воду. Вольф вымылся в широком китайском тазу и надел белую рубаху.

— Когда-то ключ небес принадлежал мудрейшему из мудрецов, потом перешел к магам, — рассказывал Вольф, — и если маг встречал более сильного волшебника, он должен был отдать ему рубиновый перстень. Потом настало время воителей, и камень достался самому хитрому и жестокому. Казалось, навсегда оборвалась нить, идущая с неба. Я верну перстень в Шамбалу, его дальнейшее пребывание среди людей не только не имеет смысла, но оно опасно для самого человечества. Если он попадет к шеддим… О, лучше не думать об этом.

Я уношу с собой всю тяжесть этого перстня. А теперь помоги мне собраться.

— Но ведь это мой камень! — я все еще неуверенно пробовал свой голос.

— Если он принадлежит тебе, ты его получишь, когда придет время. Но скоро, уже совсем скоро, волшебный камень будет тебе не нужен. Ты вступишь в комсомол и…

Вольф достал перстень, надел на безымянный палец правой руки и, прикрыв глаза, договорил:

— Камень говорит, что „центурионы“ больше не опасны мне. Для них я умер. А тебе… Тебе суждено любить крулевну: девушку с „голубой кровью“, так в Польше называют благороднейших пани. Я это видел ясно, как если бы смотрел в большое зеркало.

Я передаю тебе свой аттракцион, но отныне ты будешь работать только иллюзион и ничего больше. Ты никогда не будешь читать звездную книгу времени. Прощай, мой Мальчик-Книга!

Я быстро научился показывать примитивные фокусы и доставать из цилиндра белых мышей и целые километры крашеной марли под горячие аплодисменты легко раненных и выздоравливающих, чувствуя, как на горящем от духоты лице пробивается первый пух.

„Ты еще мал, но скоро ты откроешь женщин, а женщины цирка прекрасны вдвойне, — вспоминал я голос Кинга. — На арене, под гром оркестра раскрывается их красота, как в самые откровенные минуты любви, но они недоступны, как звезды…“»

Я — запекшиеся губы.

Ты — серебряный родник.

Опознание безымянного тела, выловленного в студеных водах залива, было назначено на полдень следующего дня. Маша вызвалась поехать туда со мной. Мне нелегко в этом признаться, но по необходимости прикасаясь к вещам покойного братца, я испытывал брезгливое опасенье. Его квартира, гараж и даже сходни яхт-клуба несли на себе прозрачные следы, какие оставляют на садовых дорожках слизни и дождевые черви.

Всякое кровное родство для меня свято. В крови растворена память и душа, река бессмертия, протекающая сквозь наши временные тела и образы, но у нас с Маркелом не было общей крови, и всеми силами стараясь быть снисходительным, я напрасно понуждал к лояльности своего строптивого внутреннего зверя.

«Не участвуйте в делах тьмы!» — это апостольское воззвание верно на все времена, но я лишь человек, и у меня свои слабости. Пересчитав наличные, найденные на полу в загородном доме Маркела, я в тот же день купил великолепный «Спортинг» и два ярких шлема. Звездные мгновенья встречи с Машей я хотел украсить пафосом и стилем настоящего «Харлей Дэвидсона». Мой старый верный байк остался пылиться в гараже.

Машу я подхватил на шоссе у последней окраинной станции метро. Она устроилась у меня за спиной, крепко обхватив плечи ладонями. Сквозь куртку, я чуял ее тепло и краем глаза видел изящные колени. Нимб ее волос и руки на моих плечах были похожи на благословение свыше. Принято считать, что первая женщина была сотворена из ребра Адама, как некая присущая ему часть. Нет, в священные тексты вкралась ошибка: женщина — это сотканный из звездного света ореол славы рядом с мужчиной, его заслуга и награда за тяжесть земного боя. Сознаюсь, что подобные мысли приходили мне в голову лишь тогда, когда Маша была рядом.

Раз или два мне показалось, что нас сопровождают две черных колымаги. Но где-то на половине пути зловещее сопровождение отстало.

До Мошкарово мы добрались в три часа пополудни. Провинциальный морг, который я не берусь описывать, был забит до отказа. Должно быть, так случалось на Руси после войн и моровых поветрий, когда погибших собирали вдоль дорог и до весны складывали в ледяном подвале, но и тогда несчастные имели право на белую рубаху и нательный крест.

Телу Мары были оказаны все посмертные почести: отдельный столик и ломкая от крахмала простыня. Я мельком взглянул на хорошо сохранившуюся татуировку: на правом плече скалился «Веселый Роджер». Кельтский орнамент, «кресты» и извивы «священного ясеня» выцвели и размылись.

Мельком я отметил, что от буйной растительности на груди и плечах трупа почти ничего осталось, но эксперт меня уверил, что это обычное явление посмертного облысения, после длительного пребывания в воде и путешествия по каменистому дну. Я вспомнил маленькие, почти женские ладошки Маркела и отогнул простыню — кистей рук у трупа не было, видимо их тоже срезало винтом теплохода вместе с головой.

Вскоре все грустные формальности были завершены.

— Помянем… — на выходе из «покоя» сумрачный Харон, проводник по посмертным кругам провинциального царства мертвых, протянул мне мензурку медицинского спирта.

— Странные существа — человеки. Они уверены, что будут жить вечно, и смело тратят время жизни, словно у них в запасе еще миллион лет. Бывало, привезут иную «колоду», а от него разит дорогим коньяком, в карманах резинки — пачками. Все это рождает в моей душе философскую грусть. Сколь в это тело бабок было вбухано! Кроме плотских утех, душе и вспомнить будет нечего. Никакого смысла в таком кругообороте.