— Так разобрались же…— тихо откликнулся Коля.
— А год жизни в крытке, под следствием, это как?
— Бывают же ошибки, Миша.
— Ошибки… Эх, Коля-Николай. Парень ты золотой. Я, конечно, не такой образованный, как Юрка, но скажу тебе так. Мы все в нашей стране навоз. Дерьмо. И вкалываем на хозяина. Сначала на Ленина, потом на Сталина, потом на придурка Хрущева, теперь на Леню бровастого. У меня теперь время есть, я книжечки почитываю. Так в мемуарах Жукова прочел интересную вещь, будто он, маршал, ездил за советом к полковнику Брежневу. Да кто Жуков и кто Леня, ты задумался? Вот так-то.
— А при чем здесь Жуков и наши дела? — запальчиво спросил Коля.
— Да при том, что таких Леней Брежневых у нас в каждом райкоме натыкано. Для них власть — всласть. Вот Юрка решил их потревожить и намотал срок на уши.
— Значит, все напрасно? — огорчился Коля.
— Нет, — сказал Ельцов, — правду мы найдем. Конечно, тяжелое это дело. Но все равно найдем. Власть эта не вечная. Брежнев на ладан дышит.
— Думаешь, придет новый и все изменится? — захохотал Мишка.
— Уверен, что перемены будут, иначе стране кранты.
* * *
Шорин не любил баню. Он терпеть не мог парилку и мыться предпочитал в ванной. Хватит, в давние времена в лагере в Потьме походил в баньку вместе со всей кодлой. По сей день у него осталось чувство отвращения к ораве голых мужиков.
Он и теннис не любил, хотя играл неплохо. Новое спортивное поветрие охватило номенклатуру, и с этим надо было считаться.
Суббота называлась банно-спортивным днем. На стадион «Шахтер» в Сокольники приезжали весьма влиятельные персоны и, конечно, вездесущие торгаши и люди творческих профессий, считавшие за честь для себя погонять упругий мячик с генералом МВД или замминистра. Компания была устоявшаяся. Работники ЦК и горкома, высокие чины из министерств и ведомств, офицеры и генералы КГБ и МВД. Известные журналисты-международники, писатель, автор популярных детективных романов, директора больших гастрономов, два известных в Москве ресторатора и, конечно, вездесущий Вовчик.
Встреча начиналась с ритуального теннисного матча, потом парилка, выпивка с легкой закуской, далее опять парилка и настоящее застолье. И если закусочный стол накрывали из того, что каждый привозил с собой, то главное угощение выставляли рестораторы.
Шорин, который всегда брал с собой Вовчика, позвонил и сказал, что задерживается. Не хотелось козлом бегать за мячиком. Тем более что неделя выдалась тяжелая.
Он наконец-то купил дачу рядом с рестораном «Архангельское». Продал ее сын покойного маршала, отставной полковник, гуляка и светский лев. Дача, конечно, была полковнику нужна, на ней почти ежедневно пьянствовала развеселая московская шобла. Но для широкого образа жизни, к которому так привык бывший полковник, 250 рублей пенсии явно не хватало. Полковник поставил одно условие: все деньги наличными и сразу. Сумму он заломил крутую — двести тысяч.
Шорин знал, что эти деньги ему готовы отдать друзья с Кавказа, поэтому торговаться не стал и привез деньги на улицу Грановского в огромную восьмикомнатную квартиру. Полковник раскрыл чемодан, высыпал пачки сторублевок на ковер и, не стесняясь Шорина, сел на пачку купюр.
— Ну вот, теперь и погуляем, — радостно засмеялся маршальский сирота. — Этих бабок мне надолго хватит.
Все документы оформили стремительно, и Шорин стал хозяином огромного двухэтажного дома и участка в полтора гектара. Конечно, надо было делать ремонт, но дом находился в неплохом состоянии и Шорин решил повременить с работами до весны.
Дача была продана с мебелью, некогда вывезенной из поверженной Германии, с картинами, изображающими сцены охоты, в дорогих лепных рамах, с целым взводом напольных и настольных часов, которые давно остановились.
Шорин вызвал на дачу Ястреба, тот долго ходил, рассматривал часы, картины, вытертые гобелены.
— Я тебе, Умный, так скажу. Хата богатая.
— Спасибо на добром слове, но прошу тебя, забудь эту кликуху.
— А чем она не нравится? Ты, конечно, сильно поднялся, до тебя теперь не достать. А кликуха все равно осталась, это, брат, на всю жизнь.
Пятнадцать лет назад, когда Щелокова сделали министром сначала охраны общественного порядка, а потом МВД, Шорин заплатил крупную сумму и изъял из картотеки ГИЦ две карточки: свою и Леонида Степановича Колоскова, кличка «Леня Сретенский».
Леня Сретенский стал Ястребом и в миру проходил по туфтовым документам на имя Ястребова Леонида Михайловича.
Свою карточку Шорин торжественно сжег, в огне сгорел человек по кличке «Умный». Кличку эту он получил в Потьминском лагере за то, что давал уголовникам разумные консультации по юридическим вопросам и лихо писал для них жалобы. Там он и познакомился с молодым, но уже авторитетным налетчиком Леней Сретенским. Леня помог ему, иначе Шорина, как бывшего мента, задавила бы уголовная шпана.
Когда Сретенский освободился, Шорин пригрел его, приспособил к делу. Работать с теневиками было легко и прибыльно, а главное, риск минимальный.
С той поры в криминальных кругах появился новый авторитетный человек по кличке Ястреб. Старые уголовники, которые помнили Леню Сретенского, знали пугающие возможности Ястреба и предпочитали забыть о его прошлом.
Ястреб быстро понял всю выгоду службы у Шорина и работал на него на совесть.
— Леня, — сказал Шорин, — найди людей, пусть всю дачу вылижут, я в субботу после бани сюда компанию нужников привезу, на новоселье.
— Повар нужен?
— А как же. Хочу, чтобы он грузинский стол приготовил.
— Сделаем. — Ястреб закурил. — Кстати, Саша, а как маршал концы отдал? Болел сильно?
— Да нет. Мне его сынок рассказывал, пришел с прогулки, сел обедать. Принял сотку и умер. А зачем тебе?
— Да всякое в городе говорили…
— Значит, я поехал, — Шорин надел пиджак, — а ты на хозяйстве оставайся, чтобы дом блестел. Найди мне ребят надежных, одень их в форму…
— В какую форму?
— Конечно, лучше всего в кагэбэшную.
— Не надо, шеф. Могут просечь. Здесь же режимная зона.
— Ты прав.
— Давай мы их в вохровскую оденем, а на пояс пустые кобуры повесим для понта.
— Дело говоришь.
— Ты же советник зампреда, тебе положено.
— Ладно, я уехал. Нет, ты все-таки скажи, почему тебя смерть маршала заинтересовала?
— Ну, я же сказал: для общего развития.
— Ну-ну! — Шорин внимательно посмотрел на своего подельника и пошел к машине.
Нет, не напрасно Ястреб спрашивал о смерти маршала.
Когда-то темный московский ювелир поведал ему о необыкновенной коллекции оружия покойного маршала. Ценность ее заключалась не в раритетных клинках, а в эфесах, украшенных бриллиантами, рубинами и алмазами большой цены.