Бледный гость - читать онлайн книгу. Автор: Филип Гуден cтр.№ 67

– А это правда, что она жила и умерла как благочестивая горожанка?

– Здесь я могу заручиться словом человека, который знал эту женщину и историю ее жизни. Он был проповедником в Чешире.

– Ах да, слово человека Божьего. Что ж, против такого свидетельства не поспоришь, – кивнул я, подумав об отце Брауне. Он приехал с севера и был знаком с Филдингом.

– Поэтому, заверяю вас, – добавил торопливо судья, – написал я лишь то, что было правдой, даже если это и значило ввести в заблуждение.

– Вы сделали то, чего не могла Мэри. Она ведь не умела писать.

– Только свое имя и самые простые слова.

– Но даже этого женщина не была в состоянии написать верно, – добавил я, – то, что я принял за «помиловать», на самом деле было ее прозвище – Веселушка. [26]

– Генри принес эти бумаги с собой и отдал Робину на сохранение. Должно быть, между ними были теплые взаимоотношения, а не враждебные. Эти листы – все, что осталось у Генри от женщины, бывшей ему матерью. Но они не имели какой-либо ценности, необходимы были другие. Подделать почерк ничего не стоило, но очень сложно полностью замести следы, и рука волей-неволей тебя выдаст.

– Дело не только в этом, не так ли, – сказал я. – Вы ведь не дали кому-либо возможность взглянуть на «исповедь», и когда я принес вам бумаги тем вечером, вы очень быстро забрали их у меня из рук, и никто более не был к ним допущен. Но, как я говорю, суть дела не только в этом. Кажется весьма странным, чтобы женщина, в поместье слывшая обычной потаскухой, рот которой ни на минуту не закрывался, была способна написать историю своей жизни. Я еще могу поверить в ее раскаяние и обращение в богобоязненную прихожанку. Но я не могу представить себе того, чтобы она вдруг научилась читать и писать. По меньшей мере что-нибудь еще, кроме своего прозвища. «Веселушка». Зачем ей было учиться писать?

– Я тоже видел, что случилось той ночью, – сказал судья. – По крайней мере часть картины, как и вы, правда более ясную. Сон не шел ко мне, я бродил вокруг дома. Элкомб и Освальд знали, что несчастный слабоумный обычно выходит ночью посмотреть на залитое луной великолепие особняка. Элкомб принял решение раз и навсегда покончить с этой ничего не ведающей угрозой его поместью. Один из них – или оба – напали на Генри, повалили на землю и задушили. Кое-что из этого мы с вами видели.

– Потом они оттащили его к озеру, – догадался я.

– Я тогда не понял, что они собираются делать с телом, пока вы с Кэйт не рассказали, что видели на берегу. Белесый объект всплыл к поверхности и вновь ушел на дно. Я сообразил, что это наверняка тело Генри, и he мог успокоиться, пока его не вытащили на сушу.

– И вы решили призвать Элкомба к ответу. Это вы были с ним тогда в грабовом саду.

– Я его долго не мог найти. Все бродил, мучась бессонницей, вокруг дома и по саду, все думал о том, чему стал свидетелем и что теперь с этим делать. В конечном счете стало светать, и я вновь увидел Элкомба. Он, наверное, как раз возвращался от озера, где вместе с дворецким заканчивал свою грязную работу. Освальда поблизости не было. Я ничего не сказал Элкомбу, но мои лицо и глаза выражали достаточно, поскольку, едва я направился к нему, он встревоженно попятился. Вид его, мертвенно-бледный, наводил ужас. Он все отступал, отступал и вдруг споткнулся о диск солнечных часов. Я находился в нескольких шагах, и даже если хотел помочь, было уже поздно. Он корчился от боли и бился, но гномон только глубже проникал в его тело. Я смотрел на него без жалости. Он был дурным человеком.

– И заслуживал смерти?

– Все мы заслуживаем смерти, – вздохнул Филдинг. – Или никто из нас. Порой я склоняюсь к последнему, но только порой. Нет, Элкомб был особенно порочным представителем своего круга. Он убил ради спасения благосостояния и репутации в обществе. Он заставлял другого своего сына делать то, чего тот не хотел. И не думаю, что на этом Элкомб бы остановился: во имя своих амбиций он бы сделал что угодно.

– Включая убийство Робина?

– Да, у меня практически не осталось сомнений, что он и Освальд вздернули беднягу. Наверное, чтобы испугать Генри и заставить его уйти. Знаете, как фермер развешивает на веревке трупы ворон, чтобы их товаркам не повадно было. Им было известно о связи между Генри и лесным жителем. Убрав одного и убедившись, что второй никуда не собирается уходить, они покончили и с ним.

– А вы ведь обвиняли в смерти Робина самого Генри, – напомнил я.

– Не обвинял, нет, ни в коем случае. Просто в тот момент удобнее было сказать именно так.

– Удобнее для вас. – Тон мой снова сделался жестким.

– Именно, – согласился Филдинг. – После того как Элкомб напоролся на гномон, я перестал отдавать отчет своим поступкам. До самого утра я бесцельно бродил по окрестностям, чувствуя самого себя убийцей, Каином. Когда же вернулся к дому, я узнал, что в саду нашли юного Генри и схватили его, потому что он убил отца.

– Близилась его свадьба, и он не находил себе места, – подхватил я, решив использовать логику и воображение. – Чувствительный и нелюдимый молодой человек, возможно, размышлял о деспотизме, свойственном отцам. А потом вдруг наткнулся на труп своего отца, насаженный на гномон, подошел ближе, испачкался в крови и, потеряв дар речи, на негнущихся ногах побрел прочь.

– Так что вы понимаете, с того момента это стало для меня задачей номер один – оправдать невинного.

– Даже ценой впутывания во все это его брата, его несчастного тезки, старшего Генри.

– К тому времени он уже был мертв, – заметил Филдинг. – Вреда бы это ему не причинило.

– А его памяти? – позволил я себе возразить. – Это нанесло вред его памяти. Разве он не заслуживал того, чтобы его имя осталось незапятнанным?

– Он был просто слабоумным, – пожал плечами судья.

– Он был человеком, – отчеканил я.

Городские стены приближались. Облака уже закрыли большую часть неба. Хорошего это не предвещало: день будет ненастным.

– Полагаю, отец в таком деле располагает большим правом, чем остальные.

Я замер на полуслове. Потому что не совсем понял его фразу. Потом, сообразив, я почувствовал, как у меня подкашиваются ноги.

– Вы уверены? – спросил я, хотя тут же спохватился, удивляясь нелепости вопроса, ведь в противном случае судья бы не завел этой темы. – Уверены, что он ваш сын?

– О да, не может быть никаких сомнений.

Адам Филдинг остановился, в первый раз за все время нашего пути от дома его свояченицы, и пристально посмотрел мне в глаза:

– Я пришел посмотреть на него, после того как вы с друзьями вытащили тело из озера. В той маленькой комнатке. Если мать может узнать свое дитя инстинктивно и безошибочно, то, думаю, отец тоже на это способен. Это был наш ребенок. Я как-то рассказывал вам, что в молодости пережил период бунтарства. Я хотел жениться на Пенелопе, прежде чем она стала леди Элкомб. И мы могли бы пожениться если бы мой отец не упорствовал и не настаивал на том, чтобы я предложил руку и сердце Элизабет, ее сестре. В результате брак с ней действительно оказался счастливым. И счастье было полным, хотя и не долгим, как вы уже знаете. Кроме того, плодом нашего союза стала Кэйт, и она лучшее, что у меня есть. Отцу моему было виднее, чем мне. Или же это было везение, судьба, я не знаю. Тем не менее в день своей свадьбы я чувствовал себя несчастнейшим из людей, как младший Генри Аскрей. Но прежде мы с Пенелопой сделали то, что обычно делают юные создания, оставшись наедине. Она забеременела. Но вскоре тоже пошла под венец, – вышла замуж за Элкомба. Ее отец тоже заставлял девушку сделать это против ее воли. Ребенок родился чуть раньше срока, хотя не настолько, как было представлено ее супругу. Он так и не узнал, думал, сын – его плоть и кровь, она же надеялась, что нет, но, конечно, хранила молчание. Остальное вам известно. У ребенка обнаружили… изъян. Полагаю, Пенелопа увидела в этом наказание за наше прегрешение и за то, что обманывала мужа. Элкомб решил избавиться от Генри и отдал кормилице в надежде, что своим дурным уходом за ребенком она его уморит. Но чего он не учел, так это того, что за малышом, вопреки его чаяниям, присматривали очень хорошо, и он вырос достаточно крепким и здоровым, чтобы однажды вернуться в родные места. И когда он объявился тут, Элкомб осознал всю значимость нависшей угрозы. Милорд привык брать то, что хочет, и не выбирал средств для защиты своих интересов.