Последний легион - читать онлайн книгу. Автор: Валерио Массимо Манфреди cтр.№ 44

— Да?

— Ты… ты любил мою мать?

Старик склонил голову и торжественно кивнул.

—Да, я любил ее… и это была смиренная, преданная любовь, в которой я никогда не решался признаться даже самому себе, но ради которой я готов был в любую минуту отдать жизнь. — Амброзин повернулся к мальчику, и глаза его сверкнули в темноте, словно янтарь, когда он добавил: — И те, кто заставил ее умереть, заплатят за это. Заплатят самыми страшными муками, самой чудовищной смертью. Я клянусь в этом.

Амброзин куда-то пропал. Временами он позволял себе с великим тщанием исследовать самые далекие уголки виллы, особенно самые старые помещения, которые давно уже не использовались, — и там его ненасытное любопытство удовлетворялось великим множеством предметов, которые он находил исключительно интересными; это были фрески, статуи, древние документы, лабораторные материалы и инструменты плотников. Он тратил массу времени на ремонт всякого старого хлама, едва ли не века остававшегося в небрежении, — например, он мог взяться за починку маленькой мельницы или кузнечного горна, духового шкафа или отхожего места с проточной водой.

Варвары относились к старому наставнику как к безвредному сумасшедшему и хихикали ему вслед; их очень забавлял этот чудак. Забавлял всех, кроме одного, — Вульфилы. Вульфила слишком хорошо понимал, что старик весьма умен. И потому варвар позволял наставнику свободно бродить внутри виллы, но строго-настрого приказал своим дурошлепам не выпускать его наружу, кроме как в случае самой крайней нужды.

Ромул подумал, что Амброзин, наверное, забыл об уроке греческого языка, который был назначен на сегодняшний день; должно быть, снова нашел что-нибудь такое, что полностью поглотило его внимание. Мальчик побрел к нижним строениям, как бы сползавшим по склону. В этой части бывало совсем немного стражей, потому что стена тут была очень высокой, и ни одной лестницы, ведущей на нее, здесь не имелось. Кончалась стена у крутого каменистого обрыва.

Стоял холодный день конца ноября, настолько ясный, что с какой-нибудь достаточно высокой точки Ромул мог видеть развалины Афин, и даже больше того — конус великого Везувия, отливавшего на фоне темно-голубого неба красным металлом.

Ромул шел, слыша лишь стук собственных башмаков по камням, которыми была выложена дорожка, да шелест ветра в листве вековых каменных дубов и в кронах сосен. Над его головой пролетела красногрудая зорянка, трепеща крылышками, изумрудно-зеленая ящерица шмыгнула за камень и спряталась в расщелине между камнями… Весь этот крошечный мир внимательно наблюдал за проходящим мимо мальчиком.

Накануне к острову подошла лодка, битком набитая продажными женщинами, и всю ночь в солдатских казармах шло шумное веселье. Но Ромул вовсе не ощущал себя утомленным из-за недостатка сна. С чего ему утомляться, если он ничем не занимается, если у него нет никаких планов, никаких перспектив, никакого будущего? И в данный момент он не чувствовал себя ни особо несчастным, ни тем более счастливым, — потому что у него не было причин для подобных чувств. Душа Ромула глупо и бесплодно стремилась к миру, окружавшему его, он улавливал движения этого мира, как паук улавливает шевеление своей паутины на ветру. Чистый воздух и безмятежное дыхание природы успокаивали. Ромул принялся напевать детскую песенку, ни с того ни с сего вдруг всплывшую в его памяти.

Ромул подумал, что, наверное, в конце концов, он привыкнет к своей клетке. Человек может привыкнуть к чему угодно, а его собственная судьба уж, конечно же, не хуже судьбы многих других людей. Там, на матерке, продолжаются сражения, резня, насилие и голод… Ему же только и нужно, что выбросить из ума образ Вульфилы. Мысль об этом варваре была тем единственным, что выводило мальчика из апатии, заставляя душу корчиться в судорогах, заливая бешеной яростью, с которой Ромул не в силах был совладать… и еще его при этом охватывал безумный страх, что варвар уйдет от возмездия, и еще он сжимался от стыда за то, что не в силах что-либо изменить… но все это было бессмысленным.

И тут вдруг Ромул ощутил нечто странное в порыве ветра, ударившего его в лицо: это был сильный, плотный запах мха и как будто бы журчание невидимой воды…

Он посмотрел по сторонам, но ничего не обнаружил. Ромул хотел было пойти дальше, но снова уловил то же самое… чистый и сильный запах, сопровождавшийся едва различимым шелестом ветра.

Мальчик вдруг понял, что запах доносится снизу, из-под керамической решетки, сквозь которую стекала дождевая вода. Ромул исподтишка огляделся; вроде бы его никто не видел… Он достал из кармана бронзовое перо, опустился на колени и принялся скрести землю вокруг решетки, испускавшей столь необычный запах. Расчистив один край, он просунул под него перо и, подняв решетку, отложил ее в сторону, на мощеную дорожку. Потом снова быстро огляделся, а потом сунул голову в дыру. То, что мальчик увидел, потрясло его до глубины души: внизу была огромная потайная галерея, изукрашенная фресками и фантастическими орнаментами, уходящая в самое сердце горы…

С одной стороны стены галереи обрушились, создав нечто вроде склона, по которому Ромул смог бы без труда соскользнуть на пол нижнего помещения. Мальчик нырнул в дыру и задвинул решетку над своей головой. И вот он уже внизу… и перед ним разворачиваются картины, подобные сну. Лучи солнца просачивались сквозь сточную решетку над головой Ромула, открывая его взгляду длинный мощеный коридор, в котором справа и слева стояли статуи римских правителей, каждая на роскошном мраморном пьедестале. На лица и латы, известные мальчику по множеству рисунков, падал неверный свет, струившийся сверху. Мальчик шел вперед, охваченный благоговением: на пьедесталах были начертаны имена каждого из правителей и список побед над врагами…

С каждым шагом Ромула все больше охватывало чувство необъятности римской истории. Какое наследство пришлось ему взвалить на свои слабые плечи! Ромул шел медленно, читая надписи, едва слышно повторяя имена и титулы: «Флавий Юлий, восстановитель Рима, защитник империи… Септимий Север, Антоний Пий, Марк Аврелий… Тит Флавий Веспасиан… Тиберий… Цезарь Август, сын божественного Юлия, семь раз избиравшийся консулом…»

На всех этих выразительных скульптурных портретах лежал толстый слой пыли, покрывая густые брови, глубокие морщины, бороздившие благородные лбы… пыль осела на драпировках, на оружии и на орнаментах пьедесталов, — но ни один из императоров не был поцарапан или разбит. Должно быть, это место было чем-то вроде святилища, сохранявшегося в полной тайне. Но кто его создал? Юлиан, возможно, — первый в ряду фигур, тот, кого прокляли христиане, наградив его постыдным именем отступника… ведь он боролся с ними до последнего, продолжая поклоняться древним богам Солнца и Земли…

И вот, наконец, Ромул, дрожа от охватившего его волнения и восторга, добрался до северной стены подземной галереи. Перед ним встала вертикально плита зеленого мрамора, в центре которой красовался рельеф из золоченой бронзы, окруженный гирляндой лавровых листьев. Внутри гирлянды крупными буквами были высечены слова: CAIVS IVLIVS CAESAR. Кай Юлий Цезарь! Ниже кто-то добавил косыми буквами загадочную фразу: «Quоndecim caesus», что Ромул перевел приблизительно как: «Поражен пятнадцать раз». Но что это могло значить? Цезарь был убит тридцатью восемью ударами кинжала, это все знали из учебников истории… тридцать восемь, а не пятнадцать, и зачем вообще это печальное напоминание о мартовских идах появилось на этой грандиозной, драгоценной мраморной плите, рядом с бронзой и золотом? Это выглядело бессмысленным: надпись, которая, по сути, увековечивала убийцу величайшего из римлян.