Александр Македонский. Пределы мира - читать онлайн книгу. Автор: Валерио Массимо Манфреди cтр.№ 75

И тогда Александр понял, что до сих пор никогда не был по-настоящему влюблен. Раньше временами он переживал глубокую и яркую страсть, жгучее желание, привязанность, восхищение — но не любовь. Любовью было вот это — то, что он испытывал сейчас, это трепетное волнение, эта испытываемая к ней жажда, это глубокое упокоение души и в то же время неодолимое беспокойство, это ощущение счастья и страха. Вот что было любовью, о которой говорили поэты. Таков этот непобедимый и беспощадный бог, такова эта необоримая сила, бред ума и чувств, единственное возможное счастье. Александр забыл кровавые призраки прошлого, оставил былые тревоги и страхи; его безмерная тоска улеглась и утонула в глазах Роксаны с фиолетовым отливом, в ее небесной улыбке.

Очнувшись, царь понял, что все смотрят на них и всё понимают. Тогда он встал перед благородным Оксиартом и твердым голосом, с горящими от волнения глазами проговорил:

— Я знаю, что еще несколько часов назад мы были врагами, но теперь я предлагаю тебе долгую и крепкую дружбу и в залог этой дружбы, а также из искренней и глубокой любви, которую испытываю, прошу у тебя в жены твою дочь. — И пока толмач переводил, повернулся к девушке и добавил: — Если ты согласна.

Роксана встала и ответила на своем языке, столь странном и в то же время звучном. Только его имя она выговорила так, как его произносили его друзья:

— Я хочу стать твоей женой, Александрос, навсегда.

Свадьбу справили через три дня с большой пышностью, и Александр пожелал выполнить персидский ритуал с хлебом, но по македонскому обычаю разрубив его мечом. Потом новобрачные съели этот хлеб, глядя друг другу в глаза и чувствуя, что влюблены до конца дней своих и что связь эта не разорвется и за гробом. Роксана была в церемониальных одеждах — синем халате поверх красной длинной рубахи, перетянутой на талии поясом из золотых дисков, с вуалью на голове, ниспадавшей из-под диадемы чистого золота с подвесками из бус, украшенных ляпис-лазурью.

Во время свадебного ужина царь почти ничего не пил и лишь держал за руку свою новую жену, что-то тихо говоря ей на ухо. Она не понимала его слов, слов любви, стихов великих поэтов, образов из сновидений, призывов. Измученная душа Александра искала утешения во взгляде этой непорочной девственницы, в чувстве любви, что исходила из ее рук, из ее глаз, когда она смотрела на него с искренним и нескромным желанием, жгучим и в то же время нежным. При каждом вздохе ее цветущая грудь вздымалась, по щекам распространялся легкий румянец, и в этом дыхании царь в свою очередь искал признаки того внезапного и в большой степени неизвестного ранее чувства, пламенно желая, чтобы оно вечно оставалось неизменным.

Когда они, наконец, остались одни, Роксана, опустив глаза, начала раздеваться, медленно обнажая свое дивное тело и наполняя земную свадебную постель божественным ароматом своей кожи и волос. Александра охватило глубокое и сильное волнение, словно он погрузился в теплую ванну после долгого хождения под снежной бурей, в тисках мороза, словно выпил он чистой родниковой воды после долгого скитания по пустыне, словно снова почувствовал себя человеком после разврата, жестокости и зверств.

Его глаза светились, и, прижав девушку к себе, Александр ощутил соприкосновение с ее кожей. Он стал искать ее неумелые губы, целовать ее грудь, живот, бедра. Он любил ее с глубокой печалью, полностью отрешившись от себя, как никогда в жизни, и когда их тела содрогнулись, он ощутил, как вливает в ее лоно жизнь, ту таинственную дикую энергию, которой сметал города и полки, которая позволяла ему пережить самые страшные раны, с которой он топтал самые святые чувства, убивал в себе жалость и сострадание. И когда Александр в изнеможении отпустил Роксану и заснул рядом с ней, ему приснилось, что под черным небом он идет по долгой дороге к берегу океана, ровного, холодного, неподвижного, как плита из вороненой стали. Но ему не было страшно, потому что, как теплое покрывало, как таинственное счастье детских воспоминаний, его обволакивало тепло Роксаны.

Проснувшись и обнаружив ее рядом с собой, еще более прекрасную, с отсветом снов в глазах, он погладил ее с нескончаемой нежностью и сказал:

— Теперь пойдем, любовь моя, и не остановимся, пока я не увижу конец мира и городов Ганга, цапель на золотистых озерах и радужных павлинов Палимботры.

В те дни Александр снова взялся за приготовления и реорганизацию войска. Он набрал еще тысячи азиатских солдат из Бактрии и Согдианы, чья верность теперь вдвойне упрочилась царским браком с дочерью благородного Оксиарта. Прибыли десять тысяч персов, обученных и вооруженных на македонский лад, — их набрали в армию правители центральных провинций державы. Тогда Александру подумалось, что персидские ритуалы и «низкопоклонство» нужно распространить на всех, чтобы со всеми подданными обращаться одинаково. Но македоняне возмутились, а Каллисфен прямо воспротивился Александру, напомнив ему, что такое требование абсурдно.

— Что ты будешь делать, когда вернешься на родину? — спросил он. — Потребуешь, чтобы и греки, самые свободные из людей, воздавали тебе божеские почести? Они не таковы! И даже Геракл не получал подобных почестей — ни при жизни, ни после смерти, пока Дельфийский оракул недвусмысленно не потребовал этого. Ты хочешь стать таким же, как эти азиатские владыки? Но подумай об их судьбе: Камбиса разбили эфиопы, Дария — скифы, Ксеркса — греки, Артаксеркса — «десять тысяч» хорошо известного тебе Ксенофонта. Все были побеждены свободными людьми. Правда, мы на чужой территории и в некотором роде должны мыслить, как эти чужаки, но прошу тебя, помни о Греции! Вспомни уроки своего учителя. Разве могут македоняне общаться со своим царем, как с богом? Разве могут греки относиться к командующему их союза, как к богу? Человеку жмут руку, его целуют в щеку, а богу строят храмы, приносят ему жертвы, поют гимны. Есть разница в чествовании человека и почитании богов. Ты достоин величайших почестей среди людей, потому что был самым доблестным, самым мужественным, самым великим. Но удовольствуйся этим, прошу тебя, удовольствуйся почтением свободных людей, не вели им рабски простираться перед тобой, как перед богом!

Александр опустил голову, и бывшие рядом с ним услышали, как он прошептал:

— Вы меня не понимаете… Не понимаете…

Это слышал и один из оруженосцев, Ермолай, юноша, безмерно восхищавшийся Каллисфеном и презиравший царя. Теперь он был главой оруженосцев, поскольку Кибелин, когда-то спасший Александру жизнь, впоследствии не вынес тягот военной жизни и столь сурового климата. Во время похода на скифов он подхватил тяжелейшую лихорадку и через несколько дней умер. Ермолай почти все время только тем и занимался, что слушал Каллисфена, и нередко пренебрегал службой.

В конце концов, царь объявил, что те, кто не желает воздавать ему подобные почести, могут не делать этого. Однако такое решение не принесло покоя его землякам. Им было противно смотреть, как Александр принимает «низкопоклонство» от азиатов, для которых этот жест казался естественным и подобающим. Многие продолжали тайком клеймить царя как заносчивого тирана, ослепленного властью и непомерной удачей.