Смерть на перекрестке - читать онлайн книгу. Автор: Дэйл Фурутани cтр.№ 9

— Чушь собачья! — отрезал судья. — Надо же в конце концов господину самураю где-то остановиться! У меня в доме — неловко. В усадьбе господина — просто немыслимо! А дом у тебя зажиточный, живешь — хлопот не знаешь.

— Да ведь благородный господин воин сам же первый за оскорбление почтет — в халупе у простолюдина остановиться!

— За благородного господина воина можно не беспокоиться, — неожиданно хмыкнул Кадзэ. — Позавчера господин воин сладко уснул прямо на дне лодки, в которой через реку переправлялся, а вчера столь же сладко спал в чистом поле. Уверен, — твой дом мне вполне подойдет.

— Но как же?..

Судья отмел жалкие протесты Дзиро небрежным взмахом руки. Сладко улыбнулся самураю:

— Отлично, просто чудесно! Вот все и утряслось. Господин самурай, прошу вас проследовать с нами в селение. Я немедленно отправлюсь доложить о случившемся господину, а вы, болваны, — это относилось уже к стражникам, — на глаза мне не смейте показываться, пока тело не похороните!

— Как — похороните?! — изумился самурай. — Господин судья, вы что же, не собираетесь даже доставить труп в деревню? Может, там его кто-нибудь опознает? Вам убитый, конечно, незнаком, но ведь это не значит, что его не знает никто из сельчан!

— Тащить тело в деревню? Вот бесплодные усилия. Нет, здесь мы привыкли попросту хоронить мертвых незнакомцев у дороги. И дешево, и приличия соблюдены. Да, уж так у нас повелось — соблюдать приличия, знаете ли…

Судья с достоинством направился в сторону Судзака.

Самурай, как ни странно, не торопился за ним последовать. Дзиро с Ичиро только в затылках заскребли — что теперь делать прикажете, то ли за господином судьей мчаться, то ли ждать, дабы господина воина в селение препроводить?

Самурай помолчал. Потом сказал тихонько, чуть слышно:

— Да что ж тут у вас за место такое? Давно ль здесь тела незнакомцев попадаются столь часто, что у вас уж в привычку вошло, где и как их хоронить?

Засунул катану за пояс, тщательно расположил ее так, чтоб удобнее было выхватить, и пошел по дороге в направлении деревни. Позади, непрестанно кланяясь, поспешал староста Ичиро.

Дзиро в голову пришло — любопытно, а дальше что будет? Посмотрел вверх, на отроги горные, потом вниз, на удаляющиеся прочь фигуры судьи, самурая и старосты… Решил: ладно, их догнать всегда успею! И принялся карабкаться вверх по холму, туда, где самурай недавно сидел.

Дотянувшись до ветки дерева, он снял деревяшку, которую строгал незнакомец. Обломок ветки длиной примерно с локоть, а толщиной — с ратовище копья. И вырезал из него самурай статуэтку Бодхисаттвы Каннон Милостивой. Закончить статуэтку он все ж таки не успел. Только голову выточил да плечи, а дальше — простая деревяшка. Но лицо статуэтки, прекрасное и нежное, поразило Дзиро до глубины души.

Вроде бы все — согласно древнему канону: полузакрытые веки, высокие скулы, нежные щеки и маленький женственный рот с изысканными полными губами. И выражение лица — в точности как предписано: терпеливое, застывшее в вечном ожидании, в бесконечной готовности явить свою доброту всякому, кто воззовет к ее пресветлому имени. Но образ Каннон дышал жизнью. Дзиро, с детства привычный к куда более грубым и условным изображениям богов, богинь и бодхисаттв, обитающих во Всевышних небесах, поразился — как рука человеческая могла претворить грубый кусок дерева в столь совершенное обличье Всемилосердной?

Он покрутил статуэтку в руках. Покосился — что там, вниз по склону? Ничего особенного. Просто двое стражников копают у дороги очередную неглубокую могилу. А вид сверху какой красивый открывается — умереть можно! Перекресток и все дороги, к нему ведущие, — ровно сцена в театре но, а кулисы ее — стволы и ветви древесные. Очень правильно самурай захожий статуэтку Каннон установил, — с этой ветки Милостивой будут видны и могила незнакомца убитого, и все живые, кто рискует странствовать ныне по смертельно опасным дорогам этих мест. Есть к кому жалость проявить! Подумал Дзиро так, да и поставил недоделанный образ Всемилосердной назад на ветку, точно туда, где воин ее оставил. Спрыгнул наземь. Трижды молитвенно хлопнул в ладоши и низко, в землю, поклонился Бодхисаттве, прося простереть руку и над его злосчастной судьбой.

Стражники, могилу копавшие, услышали — наверху кто-то в ладоши хлопает, ровно в храме. Посмотрели было наверх, но мало ль там чем Дзиро развлекается? Охота пришла за ним следить! Торопясь и оскальзываясь, угольщик припустил вниз — вслед за самураем, что так легко и изящно спускался по склону холма совсем недавно. Только и остановился, чтоб уголь рассыпавшийся собрать, назад в корзину ссыпать, а корзину снова на спину взвалить, а после рысцой побежал по дороге, что вела к деревне Судзака.

В паутине блескучей

Ждет терпеливый паук…

Бедная мошка!

― Итак, дорогой мой?

Нагато мысленно заскрипел зубами. Любит же князь Манасэ светские беседы. Всегда будто ни о чем говорит! Да, господин Нагато — всего лишь грубый, необразованный самурай из глубинки, он и сам это знает не хуже прочих. Но… кто ж ему объяснит, как вообще вести разговор со столь странным господином? Как разобраться в его чересчур изысканных манерах? Как, наконец, научиться понимать толком тягучий, как мед, старинный выговор? Вот, глядишь, — пришел, как человек, пал в ноги, сообщил все, что знает об убийстве на перекрестке и о дерзких предположениях ронина заезжего… Ну, выслушал, — и отпусти по-хорошему! Так нет же. Охота господину теперь знать, что сам Нагато по поводу случившегося думает. А откуда бедному судье знать, чего слишком умный князь от него ждет? Уметь же надо — так нелепо вопросы ставить. Не вдруг ответ и придумаешь…

— Светлейший господин, я совершенно уверен — это работа предводителя местных бандитов Куэмона, — выговорил наконец Нагато.

— И что дальше, дорогой мой?

Сволочь. Снова вопросы задает!

Сидели, кстати заметить, судья и его господин в кабинете княжеском. Неизвестно почему, любил князь именно этот кабинет — старинный, запиравшийся не на обычные бумажные седзи, а на тяжелые, деревянные двери. И ставни — тоже деревянные, отчего в комнате не хватало света, царил вечный полумрак, и по углам, точно в пещере, где злые духи обитают, собирались тени. Князь Манасэ, не признававший новомодных возвышений, расположился на подушках в центре кабинета, в окружении низких столиков, заваленных книгами и уставленных статуэтками. Слуги из замка — ну, им болтать да сплетничать сами боги велели! — не уставали с гордостью рассказывать сельчанам: господин — великий ученый, ночи напролет он сидит над древними рукописями. До рассвета горит в его кабинете одинокая свеча в старинном китайском бронзовом подсвечнике. А зарю утреннюю встречает господин на полу, коль задремлет, преклонив усталую голову на свиток неведомой древности! А еще господин коллекционировал произведения искусства, питал слабость к роскошным одеждам и изысканным интерьерам, но во всех прочих отношениях вел образ жизни столь аскетический, что монаху-отшельнику впору. Крестьяне да слуги — они к чему привыкли? Нетрудно понять — веками становились князьями этой крошечной горной провинции сплошь неотесанные самураи, коим лишь бы поохотиться поудачнее, поесть повкуснее, выпить покрепче и набрать на женскую половину наложниц покрасивее. А тут — ишь ты, даймё — ученый! Невиданно, неслыханно… Нет, не укладывалось такое в крестьянских головах.