Швейк слегка ошибся: лысый субъект не был паном Пуркрабеком,
агентом из банка «Славия», а всего-навсего генерал-майором фон Шварцбург.
Генерал-майор в гражданском платье совершал инспекционную поездку по гарнизонам
и в данный момент готовился нагрянуть в Будейовицы.
Это был самый страшный из всех генерал-инспекторов,
когда-либо рождавшихся под луной. Обнаружив где-нибудь непорядок, он заводил с
начальником гарнизона такой разговор:
— Револьвер у вас есть?
— Есть.
— Прекрасно. На вашем месте я бы знал, что с ним
делать. Это не гарнизон, а стадо свиней!
И действительно, после каждой его инспекционной поездки то
тут, то там кто-нибудь стрелялся.
В таких случаях генерал фон Шварцбург констатировал с
удовлетворением:
— Правильно! Это настоящий солдат!
Казалось, его огорчало, если после его ревизии хоть
кто-нибудь оставался в живых. Кроме того, он страдал манией переводить офицеров
на самые скверные места. Достаточно было пустяка, чтобы офицер распрощался со
своей частью и отправился на черногорскую границу или в безнадёжно спившийся
гарнизон в грязной галицийской дыре.
— Господин поручик, — спросил генерал, — в
каком военном училище вы обучались?
— В пражском.
— Итак, вы обучались в военном училище и не знаете
даже, что офицер является ответственным за своего подчинённого? Недурно.
Во-вторых, вы болтаете со своим денщиком, словно с близким приятелем. Вы
допускаете, чтобы он говорил, не будучи спрошен. Ещё лучше! В-третьих, вы разрешаете
ему оскорблять ваше начальство. Это лучше всего! Из всего этого я делаю
определённые выводы… Как ваша фамилия, господин поручик?
— Лукаш.
— Какого полка?
— Я служил…
— Благодарю вас. Речь идёт не о том, где вы служили. Я
желаю знать, где вы служите теперь?
— В Девяносто первом пехотном полку, господин
генерал-майор. Меня перевели…
— Вас перевели? И отлично сделали. Вам будет очень
невредно вместе с Девяносто первым полком в ближайшее время увидеть театр
военных действий.
— Об этом уже есть решение, господин генерал-майор.
Тут генерал-майор прочитал лекцию о том, что в последнее
время, по его наблюдениям, офицеры стали разговаривать с подчинёнными в
товарищеском тоне, что он видит в этом опасный уклон в сторону развития разного
рода демократических принципов. Солдата следует держать в страхе, он должен
дрожать перед своим начальником, бояться его; офицеры должны держать солдат на
расстоянии десяти шагов от себя и не позволять им иметь собственные суждения и
вообще думать. В этом-то и заключается трагическая ошибка последних лет. Раньше
нижние чины боялись офицеров как огня, а теперь… — Генерал-майор
безнадёжно махнул рукой. — Теперь большинство офицеров нянчатся со своими
солдатами, вот что.
Генерал-майор опять взял газету и углубился в чтение.
Поручик Лукаш, бледный, вышел в коридор, чтобы рассчитаться
со Швейком. Тот стоял у окна с таким блаженным и довольным выражением лица,
какое бывает только у четырёхнедельного младенца, который досыта насосался и
сладко спит.
Поручик остановился и кивком головы указал Швейку на пустое
купе. Затем сам вошёл вслед за Швейком и запер за собою дверь.
— Швейк, — сказал он торжественно, —
наконец-то пришёл момент, когда вы получите от меня пару оплеух, каких ещё свет
не видывал! Как вы смели приставать к этому плешивому господину! Знаете, кто
он? Это генерал-майор фон Шварцбург!
Швейк принял вид мученика.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, у меня
никогда и в мыслях не было кого-нибудь обидеть, ни о каком генерал-майоре я и
понятия не имел. А он и вправду — вылитый пан Пуркрабек, агент из банка
«Славия»! Тот ходил в наш трактир, и однажды, когда он уснул за столом,
какой-то доброжелатель написал на его плеши чернильным карандашом: «Настоящим
позволяем себе предложить вам, согласно прилагаемому тарифу № 111 с, свои
услуги по накоплению средств на приданое и по страхованию жизни на предмет
обеспечения ваших детей». Ну все, понятно, ушли, а я с ним остался один на
один. Известное дело, мне всегда не везёт. Когда он проснулся и посмотрел в зеркало,
то разозлился и подумал, что это я написал, и тоже хотел мне дать пару оплеух.
Слово «тоже» слетело с уст Швейка так трогательно и с таким
мягким укором, что у поручика опустилась рука.
Швейк продолжал:
— Из-за такой пустяковой ошибки этому господину не стоило
волноваться. Ему действительно полагается иметь от шестидесяти до семидесяти
тысяч волос — так было сказано в статье «Что должно быть у нормального
человека». Мне никогда не приходило в голову, что на свете существует плешивый
генерал-майор. Произошла, как говорится, роковая ошибка, это с каждым может
случиться, если один человек что-нибудь выскажет, а другой к этому придерётся.
Несколько лет тому назад портной Гивл рассказал нам такой случай. Однажды ехал
он из Штирии, где портняжил, в Прагу через Леобен и вёз с собой окорок, который
купил в Мариборе. Едет в поезде и думает, что он единственный чех среди всех
пассажиров. Когда проезжали Святой Мориц и портной начал отрезать себе ломтики
от окорока, у пассажира, что сидел напротив, потекли слюнки. Он не спускал с
ветчины влюблённых глаз. Портной Гивл это заметил, да и говорит себе вслух:
«Ты, паршивец, тоже небось с удовольствием пожрал бы!» Тут господин отвечает
ему по-чешски: «Ясно, я бы пожрал, если б ты дал». Ну и слопали вдвоём весь
окорок, ещё не доезжая Чешских Будейовиц. А звали того господина Войтех Роус.
Поручик Лукаш посмотрел на Швейка и вышел из купе; не успел
он усесться на своё место, как в дверях появилась открытая физиономия Швейка.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, через
пять минут мы в Таборе. Поезд стоит пять минут. Прикажете заказать что-нибудь к
завтраку? Когда-то здесь можно было получить недурные…
Поручик вскочил как ужаленный и в коридоре сказал Швейку:
— Ещё раз предупреждаю: чем реже вы будете попадаться
мне на глаза, тем лучше. Я был бы счастлив вовсе не видеть вас, и, будьте
уверены, я об этом похлопочу. Не показывайтесь мне на глаза, исчезните,
скотина, идиот!
— Слушаюсь, господин обер-лейтенант!
Швейк отдал честь, повернулся по всем правилам на каблуке и
пошёл в конец вагона. Там он уселся в углу на место проводника и завёл разговор
с каким-то железнодорожником:
— Разрешите обратиться к вам с вопросом…
Железнодорожник, не проявляя никакой охоты вступать в
разговор, апатично кивнул головой.
— Бывал у меня в гостях один знакомый, — начал
Швейк, — славный парень, по фамилии Гофман. Этот самый Гофман утверждал,
что вот эти тормоза в случае тревоги не действуют; короче говоря, если потянуть
за рукоятку, ничего не получится. Я такими вещами, правду сказать, никогда не
интересовался, но раз уж я сегодня обратил внимание на этот тормоз, то
интересно было бы знать, в чём тут суть, а то вдруг понадобится.