— Да, ему бы не мешало похлопотать о перемене
имени, — заметил Швейк.
— Святую Людмилу люблю и святого Бернарда, —
продолжал бывший законоучитель. — Он спас много путников на Сен-Готарде.
На шее у него бутылка с коньяком, и он разыскивает занесённых снегом…
Беседа приняла другое направление. Набожный фельдкурат понёс
околесицу.
— Младенцев я почитаю, их день двадцать восьмого
декабря. Ирода ненавижу… Когда курица спит, нельзя достать свежих яиц.
Он засмеялся и запел:
Святый боже, святый крепкий…
Но вдруг прервал пение и, обращаясь к Кацу, резко спросил:
— Вы не верите, что пятнадцатого августа праздник
успения богородицы?
Веселье было в полном разгаре. Появились новые бутылки, и
время от времени слышался голос Каца:
— Скажи, что не веришь в бога, а то не налью.
Казалось, что возвращаются времена преследований первых
христиан. Бывший законоучитель пел какую-то песнь мучеников римской арены и
вопил:
— Верую в господа бога своего и не отрекусь от него! Не
надо мне твоего вина. Могу и сам за ним послать!
Наконец его уложили в постель. Но, прежде чем заснуть, он
провозгласил, подняв руку, как на присяге:
— Верую в бога отца, сына и святого духа! Дайте мне
молитвенник.
Швейк сунул ему первую попавшуюся под руку книжку с ночного
столика Отто Каца, и набожный фельдкурат заснул с «Декамероном» Боккаччо в
руках.
Глава XIII
Швейк едет соборовать
Фельдкурат Отто Кац задумчиво сидел над циркуляром, только
что принесённым из казарм. Это было предписание военного министерства:
«Настоящим военное министерство отменяет на время военных
действий все имевшие до сих пор силу предписания, касающиеся соборования
воинов. К исполнению и сведению военного духовенства устанавливаются следующие
правила:
§ 1. Соборование на фронте отменяется.
§ 2. Тяжелобольным и раненым не разрешается с целью
соборования перемещаться в тыл. Чинам военного духовенства вменяется в
обязанность виновных в нарушении сего немедленно передавать в соответствующие
военные учреждения на предмет дальнейшего наказания.
§ 3. В тыловых военных госпиталях соборование может
быть совершаемо в групповом порядке на основании заключения военных врачей,
поскольку указанный обряд не нарушает работы упомянутых учреждений.
§ 4. В исключительных случаях Управление тыловых
военных госпиталей может разрешить отдельным лицам в тылу принять соборование.
§ 5. Чины военного духовенства обязаны по вызову
Управления военных госпиталей совершать соборование тем, кому Управление
предлагает принять соборование».
Фельдкурат ещё раз перечитал отношение военного госпиталя, в
котором ему предлагалось явиться завтра в госпиталь на Карлову площадь
соборовать тяжелораненых.
— Послушайте, Швейк, — позвал фельдкурат, —
ну, не свинство ли это? Как будто на всю Прагу только один фельдкурат — это я!
Почему туда не пошлют хотя бы того набожного, который ночевал у нас недавно?
Придётся нам ехать на Карлову площадь соборовать. Я даже забыл, как это
делается.
— Что ж, купим катехизис, господин фельдкурат. Там об
этом есть, — сказал Швейк. — Катехизис для духовных пастырей — всё
равно, что путеводитель для иностранцев… Вот, к примеру, в Эмаузском монастыре
работал один помощником садовника. Решил он заделаться послушником, чтобы
получить рясу и не трепать своей одежды. Для этого ему пришлось купить
катехизис и выучить, как полагается осенять себя крёстным знамением, кто
единственный уберёгся от первородного греха, что значит иметь чистую совесть и
прочие подобные мелочи. А потом он продал тайком половину урожая огурцов с
монастырского огорода и с позором вылетел из монастыря. При встрече он мне
сказал: «Огурцы-то я мог продать и без катехизиса».
Когда Швейк купил и принёс фельдкурату катехизис, тот,
перелистывая его, сказал:
— Ну вот, соборование может совершать только священник
и только елеем, освящённым епископом. Значит, Швейк, вам совершать соборование
нельзя. Прочтите-ка мне, как совершается соборование.
Швейк прочёл:
— «…совершается так: священник помазует органы чувств
больного, произнося одновременно молитву: «Чрез это святое помазание и по
своему всеблагому милосердию да простит тебе господь согрешения слуха, видения,
обоняния, вкуса, речи, осязания и ходьбы своей».
— Хотел бы я знать, — прервал его
фельдкурат, — как может человек согрешить осязанием? Не можете ли вы мне
это объяснить?
— По-всякому, господин фельдкурат, — сказал
Швейк. — Пошарит, например, в чужом кармане или на танцульках. Сами
понимаете, какие там выкидывают номера.
— А ходьбой, Швейк?
— Если, скажем, начнёшь прихрамывать, чтобы тебя люди
пожалели.
— А обонянием?
— Если кто нос от смрада воротит.
— Ну, а вкусом?
— Когда на девочек облизывается.
— А речью?
— Ну, это уж вместе со слухом, господин фельдкурат:
когда один болтает, а другой слушает…
После этих философских размышлений фельдкурат умолк. Потом
опять обратился к Швейку:
— Значит, нам нужен освящённый епископом елей. Вот вам
десять крон, купите бутылочку. В интендантстве такого елея, наверно, нет.
Швейк отправился в путь за елеем, освящённым епископом.
Отыскать его труднее, чем живую воду в сказках Божены Немцовой. Швейк побывал в
нескольких лавочках, но стоило ему произнести: «Будьте любезны, бутылочку елея,
освящённого епископом», — всюду или фыркали ему в лицо, или в ужасе
прятались под прилавок. Но Швейк неизменно сохранял серьёзный вид.
Он решил попытать счастья в аптеках. Из первой велели его
вывести. В другой хотели вызвать по телефону карету скорой помощи, а в третьей
провизор ему сказал, что у фирмы Полак на Длоугой улице — торговля маслами и
лаками — там на складе наверняка найдётся нужный елей.
Фирма Полак на Длоугой улице торговала бойко. Ни один
покупатель не уходил оттуда неудовлетворённым.
Если покупатель просил копайский бальзам, ему наливали
скипидару, и все оставались довольны друг другом.
Когда Швейк попросил елея, освящённого епископом, на десять
крон, хозяин сказал приказчику:
— Пан Таухен, налейте ему сто граммов конопляного масла
номер три.
А пан Таухен, завёртывая бутылочку в бумагу, сказал Швейку,
как и полагается приказчику: