Поручик Лукаш проворчал про себя, что, вероятно, здесь, в
Гуменне, жандармы тоже получали «Четырехлистник» Шимачека с этой трогательной
статьёй. Вообще всё на свете вдруг показалось ему таким гнусным и
отвратительным, что он почувствовал потребность напиться и избавиться от
мировой скорби.
Он вышел из вагона и пошёл искать Швейка.
— Послушайте, Швейк, — обратился он к нему, —
вы не знаете, где бы раздобыть бутылку коньяку? Мне что-то не по себе.
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, это от
перемены климата. Возможно, на поле сражения вам станет ещё хуже. Чем дальше
человек удаляется от своей первоначальной военной базы, тем тошнее ему
становится. Страшницкий садовник Йозеф Календа тоже как-то удалился от родного
дома. Шёл он из Страшниц на Винограды и остановился по дороге в трактире «У
остановки». Сначала-то всё шло хорошо, а как пришёл он к водокачке на Корунную
улицу, как стал летать по всей Корунной из трактира в трактир до самого костёла
святой Людмилы, — вот тут-то силы его и покинули. Однако он не испугался,
так как в этот вечер побился об заклад в трактире «У ремиза» в Страшницах с
одним трамвайным вагоновожатым, что в три недели совершит пешком кругосветное
путешествие.
Он всё дальше и дальше удалялся от своего родного очага,
пока не устроил привал у «Чёрного пивовара» на Карловой площади. Оттуда он
пошёл на Малую Страну в пивную к «Святому Томашу», а потом, сделав остановку «У
Монтагов», пошёл выше, остановился «У брабантского короля» и отправился в
«Прекрасный вид», а оттуда — в пивную к Страговскому монастырю. Но здесь
перемена климата дала себя знать. Добрался он до Лоретанской площади, и тут на
него напала такая тоска по родине, что он грохнулся наземь, начал кататься по
тротуару и кричать: «Люди добрые, дальше не пойду! Начхать мне (простите за
грубое выражение, господин обер-лейтенант) на это кругосветное путешествие!»
Всё же, если желаете, господин обер-лейтенант, я вам коньяк раздобуду, только
боюсь, как бы поезд не ушёл.
Поручик Лукаш уверил его, что раньше чем через два часа они
не тронутся и что коньяк в бутылках продают из-под полы тут же за вокзалом.
Капитан Сагнер уже посылал туда Матушича, и тот принёс ему за пятнадцать крон
бутылку вполне приличного коньяку. Он дал Швейку пятнадцать крон и приказал действовать
немедленно, но никому не говорить, для кого понадобился коньяк и кто его послал
за бутылкой, так как это, собственно говоря, дело запрещённое.
— Не извольте беспокоиться, господин обер-лейтенант,
всё будет в наилучшем виде: я очень люблю всё запрещённое, нет-нет да и сделаю
что-нибудь запрещённое, сам того не ведая… Как-то раз в Карпинских казармах нам
запретили…
— Kehrt euch — marschieren — marsch!
[270]
— скомандовал поручик Лукаш.
Швейк пошёл за вокзал, повторяя по дороге все задания своей
экспедиции: коньяк должен быть хорошим, поэтому сначала его следует
попробовать. Коньяк — дело запрещённое, поэтому надо быть осторожным.
Едва он свернул с перрона, как опять наткнулся на
подпоручика Дуба.
— Ты чего шляешься? — налетел тот на
Швейка. — Ты меня не знаешь?
— Осмелюсь доложить, — ответил Швейк, отдавая
честь, — я бы не хотел узнать вас с плохой стороны.
Подпоручик Дуб пришёл в ужас от такого ответа, но Швейк
стоял спокойно, всё время держа руку у козырька, и продолжал:
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, я хочу знать
вас только с хорошей стороны, чтобы вы меня не довели до слёз, как вы недавно
изволили выразиться.
От такой дерзости у подпоручика Дуба голова пошла кругом, и
он едва нашёл в себе силы крикнуть:
— Пшёл отсюда, негодяй! Мы с тобой ещё поговорим!
Швейк ушёл с перрона, а подпоручик Дуб, опомнившись,
последовал за ним. За вокзалом, тут же у самой дороги, стоял ряд больших
корзин, опрокинутых вверх дном, на которых лежали плоские плетушки с разными
сладостями, выглядевшими совсем невинно, словно всё это добро было
предназначено для школьной молодёжи, готовящейся к загородной прогулке. Там
были тянучки, вафельные трубочки, куча кислой пастилы, кое-где — ломтики чёрного
хлеба с колбасой явно лошадиного происхождения. Под большими корзинами
хранились различные спиртные напитки: бутылки коньяку, водки, рома,
можжевёловки и всяких других ликёров и настоек.
Тут же, за придорожной канавой, стояла палатка, где,
собственно, и производилась вся торговля запрещённым товаром.
Солдаты сначала договаривались у корзин, пейсатый еврей
вытаскивал из-под столь невинно выглядевшей корзины водку и относил её под
кафтаном в деревянную палатку, где солдат незаметно прятал бутылку в брюки или
за пазуху.
Туда-то и направил свои стопы Швейк, в то время как от
вокзала за ним наблюдал завзятый сыщик — подпоручик Дуб.
Швейк забрал всё у первой же корзины. Сначала он взял
конфеты, заплатил и сунул в карман, при этом пейсатый торговец шепнул ему:
— Schnaps hab' ich auch, gnädiger Herr Soldat!
[271]
Переговоры были быстро закончены. Швейк вошёл в палатку, но
заплатил только после того, как господин с пейсами раскупорил бутылку и дал ему
попробовать. Коньяком Швейк остался доволен и, спрятав бутылку за пазуху,
направился к вокзалу.
— Где был, подлец? — преградил ему дорогу
подпоручик Дуб.
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, ходил за
конфетами. — Швейк сунул руку в карман и вытащил оттуда горсть грязных,
покрытых пылью конфет. — Если господин лейтенант не побрезгует… я их
пробовал, неплохие. У них, господин лейтенант, такой приятный особый вкус, как
у повидла.
Под мундиром Швейка обрисовывались округлые очертания
бутылки.
Подпоручик Дуб похлопал Швейка по груди:
— Что несёшь, мерзавец? Вынь!
Швейк вынул бутылку с желтоватым содержимым, на этикетке
которой чёрным по белому было написано «Cognac».
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, —
проговорил Швейк, ничуть не смутившись, — я в эту бутылку из-под коньяка
накачал немного воды. У меня от этого самого вчерашнего гуляша страшная жажда.
Только вода там, в колодце, как видите, господин лейтенант, какая-то
желтоватая. По-видимому, это железистая вода. Такая вода очень полезна для
здоровья.
— Раз у тебя такая сильная жажда, Швейк, —
дьявольски усмехаясь, сказал подпоручик Дуб, желая возможно дольше продлить
сцену, которая должна была закончиться полным поражением Швейка, — так
напейся, но как следует. Выпей всё сразу!