— Glauben Sie mir, ichhabe bisher wenig von memem Leben
gehabt. Ich wundere mich liber diese Frage.
[148]
— Чего же попусту беспокоиться об отъезде маршевого
батальона? У первой маршевой роты, с которой я ехал, всё было готово за два
часа, и всё оказалось в полном порядке. Другие роты тогдашнего нашего маршевого
батальона готовились в дорогу целых два дня, а наш ротный командир, лейтенант
Пршеносил (франт такой был), нам прямо сказал: «Ребята, не спешите!» — и всё
шло как по маслу. Только за два часа перед отходом поезда мы начали
укладываться. Самое лучшее — подсаживайтесь…
— Не могу, — с геройской самоотверженностью
ответил бравый солдат Швейк. — Я должен идти в канцелярию. Что, если
кто-нибудь позвонит?
— Ну, так идите, моё золотце. Но только запомните раз
навсегда, что это некрасиво с вашей стороны и что настоящий ординарец никогда
не должен быть там, где он нужен. Никогда не относитесь столь рьяно к своим
обязанностям. Поверьте, душка, нет ничего хуже суетливого ординарца, который
хотел бы всю войну взвалить на себя. Так-то, душенька.
Но Швейк был уже за дверью, он спешил в канцелярию своей
маршевой роты.
Ванек остался в одиночестве — никак нельзя было сказать,
чтобы штабной писарь составлял ему компанию. Последний совершенно ушёл в себя и
бормотал, умилённо гладя четвертинку вина, самые удивительные вещи без всякой
связи между собой, то по-чешски, то по-немецки.
— Я много раз проходил по этой деревне, но и понятия не
имел о том, что она существует на свете. In einern halben Jahre habe ich meine
Staatsprufung hinter mir und meinen Doktor gemacht.
[149]
Я
стал старым калекой. Благодарю вас, Люси. Erscheinen sie in schon
ausgestatteten Banden
[150]
— может быть, найдётся среди вас
кто-нибудь, кто помнит это?
Старший писарь от скуки стал выстукивать какой-то марш, но
долго скучать ему не пришлось: дверь отворилась, вошёл повар Юрайда с
офицерской кухни и плюхнулся на стул.
— Нам сегодня дали приказ, — залопотал он, —
получить на дорогу коньяк. Но в нашей бутыли ещё оставался ром, и нам пришлось
её опорожнить. Здорово пришлось-таки приналечь! Вся кухонная прислуга — в
лёжку! Я обсчитался на несколько порций. Полковник опоздал, и ему не хватило.
Поэтому ему теперь делают омлет. Вот, я вам скажу, комедия!
— Занятная авантюра, — заметил Ванек, который за
вином всегда любил вставить красивенькое словцо.
Повар Юрайда принялся философствовать, что отвечало его
бывшей профессии. Перед войной он издавал оккультный журнал и серию книг под
названием «Загадки жизни и смерти». На военной службе он примазался к полковой
офицерской кухне, и, когда, бывало, увлечётся чтением древнеиндийских сутр
Прагна Парамита («Откровения мудрости»), у него частенько подгорало жаркое.
Полковник Шрёдер ценил его как полковую
достопримечательность. Действительно, какая офицерская кухня могла бы
похвалиться поваром-оккультистом, который, заглядывая в тайны жизни и смерти,
удивлял всех таким филе в сметане или рагу, что смертельно раненный под
Комаровом подпоручик Дуфек всё время звал Юрайду.
— Да, — сказал ни с того ни с сего еле державшийся
на стуле Юрайда: от него на десять шагов разило ромом. — Когда сегодня не
хватило на господина полковника и когда он увидел, что осталась только тушёная
картошка, он впал в состояние гаки. Знаете, что такое «гаки»? Это состояние
голодных духов. И вот тогда я ему сказал: «Обладаете ли вы достаточной силой,
господин полковник, чтобы устоять перед роковым предначертанием судьбы, а именно:
выдержать то, что на вашу долю не хватило телячьей почки? В карме
предопределено, чтобы вы, господин полковник, сегодня на ужин получили
божественный омлет с рубленой тушёной телячьей печёнкой».
— Милый друг, — после небольшой паузы обратился он
вполголоса к старшему писарю, сделав при этом непроизвольный жест рукой и
опрокинув все стоявшие перед ним на столе стаканы, — существует небытие
всех явлений, форм и вещей, — мрачно произнёс после всего содеянного
повар-оккультист. — Форма есть небытие, а небытие есть форма. Небытие
неотделимо от формы, форма неотделима от небытия. То, что является небытием,
является и формой, то, что есть форма, есть небытие.
Повар-оккультист погрузился в молчание, подпёр рукой голову
и стал созерцать мокрый, облитый вином стол.
Штабной писарь продолжал мычать что-то, не имевшее ни
начала, ни конца:
— Хлеб исчез с полей, исчез — in dieser Stimmung
erhielt erEinladungund ging zu ihr,
[151]
праздник троицы
бывает весной.
Старший писарь Ванек продолжал барабанить по столу, пил и
время от времени вспоминал, что у продовольственного склада его ждут десять
солдат во главе со взводным.
При этом воспоминании он улыбался и махал рукой.
Вернувшись поздно в канцелярию одиннадцатой маршевой роты,
он нашёл Швейка у телефона.
— Форма есть небытие, а небытие есть форма, —
произнёс он с трудом, завалился одетый на койку и сразу уснул.
Швейк неотлучно сидел у телефона, так как два часа назад
поручик Лукаш по телефону сообщил ему, что он всё ещё на совещании у господина
полковника, но сказать, что Швейк может отойти от телефона, забыл.
Потом со Швейком по телефону говорил взводный Фукс, который
вместе с десятью рядовыми напрасно всё это время ждал старшего писаря. И только
теперь разглядел, что склад заперт.
Наконец Фукс ушёл куда-то, и десять рядовых один за другим
вернулись в свой барак.
Время от времени Швейк развлекался тем, что снимал
телефонную трубку и слушал. Телефон был новейшей системы, недавно введённой в
армии, и обладал тем преимуществом, что можно было вполне отчётливо слышать
чужие телефонные разговоры по всей линии.
Обоз переругивался с артиллерийскими казармами, сапёры
угрожали военной почте, полигон ругал пулемётную команду.
А Швейк, не вставая, всё сидел да сидел у телефона…
Совещание у полковника продолжалось. Полковник Шрёдер
развивал новейшую теорию полевой службы и особенно подчёркивал значение
гранатомётчиков.
Перескакивая с пятого на десятое, он говорил о расположении
фронта два месяца тому назад на юге и на востоке, о важности тесной связи между
отдельными частями, об удушливых газах, о стрельбе по неприятельским
аэропланам, о снабжении солдат на фронте и потом перешёл к внутренним
взаимоотношениям в армии.