Проклятие рода Плавциев - читать онлайн книгу. Автор: Данила Комастри Монтанари cтр.№ 12

— Знаю, как тебе тяжело, дорогая невестка, — произнесла Паулина кислым тоном, — но прошу тебя остаться из уважения к сенатору Стацию, который оказал нам честь своим посещением.

Просьба прозвучала как приказ, и красавице не оставалось ничего другого, как повиноваться.

— Моя дочь Невия, — сказала Елена рассеянно, пропуская вперед девушку лет шестнадцати с длинными каштановыми волосами, распущенными по плечам, — свидетельство невинности.

Девушка, нисколько не походившая на мать, серьезно посмотрела на патриция, и Аврелий прочел в ее глазах ум и волевой характер.

Наконец появился Гней Плавций, отец семейства. Старик, хоть и подавленный ужасным несчастьем, по-прежнему излучал могучую энергию, и его усталые глаза еще искрились той хитростью, что делала его столь опасным в деловом мире.

— Хотелось бы встретиться с тобой при других, менее печальных обстоятельствах, сенатор Стаций. К сожалению, ты приехал в тяжелое для Плавциев время. Но гостеприимство — наш священный долг, и я уверен, мой бедный сын почел бы за честь видеть тебя на своих поминках. Добро пожаловать в наше скромное прибежище.

Вместе с Гнеем Плавцием Публий Аврелий вышел на террасу и не смог скрыть искреннего удивления: она держалась на тонких алебастровых колоннах, таких тонких, что казалось, они не могли бы удержать и лист папируса, а между тем на ней раскинулся необычайной красоты висячий сад, в котором растения размещались чрезвычайно искусно.

— Понимаешь теперь, Стаций, почему я не скучаю по столице? Это все, что мне нужно, — жить здесь, в тишине и спокойствии, с женой и детьми, вдали от пыли, шума и суматохи столицы. Кстати, как дела с запретом движения в Риме? Мне говорили, что декрет Юлия Цезаря [26] больше не действует.

— Да, все жалуются на движение, но никто не хочет отказаться от удобной повозки… Так или иначе, запрету уже почти сто лет, и плохо ли, хорошо ли, но он действует. Подумать только, когда тот столь непопулярный закон вступил в силу, все ожидали, что его отменят через несколько дней! — заметил патриций, откидываясь на приятно подогретые подушки триклиния. [27]

На пороге появился мужчина с военной выправкой.

— Мой пасынок Луций Фабриций, командир рейнских легионов, — представил его хозяин дома.

Вот это действительно неожиданная встреча, удивился Аврелий, который и в самом деле никак не ожидал увидеть Луция в доме отчима. Ходили слухи, будто между отпрыском знатной семьи и семейством его матери сложились довольно напряженные отношения: знатный Луций Фабриций, выросший в тени отца, гордого патриция старого склада, недолюбливал деловых родственников, плебеев и провинциалов, не имевших за плечами никаких заслуг, кроме звонких монет.

Фабриций прошел вперед, сухо поздоровавшись, и на губах его появилась горькая, почти злая усмешка. Лицо его отличалось редкой для мужчины красотой, которая, однако, никак не умаляла его мужественности.

«Придется уделить побольше внимания женщинам, не то затмит меня этот грубый военный», — решил Аврелий, внимательно оценивая соперника: женщины всегда были неравнодушны к звону доспехов.

Плавций, в свою очередь, не слишком старались изобразить расположение ко вновь прибывшему: аристократическая спесь Фабриция, похоже, вызывала у рыботорговцев плохо скрываемое раздражение.

— Все, что едят за этим столом, добывается на моих землях! — гордо заявил старый Плавций, пока слуги подавали закуску.

Сняли крышку с огромного блюда в середине стола, и устрицы, мидии и ракушки, которыми оно оказалось заполнено, привели Помпонию в такой восторг, что все даже приумолкли на минуту.

— Ах, если бы все это видел мой Сервилий! — воскликнула она в восхищении, вспомнив о своем любящем поесть муже, который остался в Байях лечить в термах суставы.

— Устрицы выловлены несколько минут назад, сбрызните их вином, — посоветовал радушный хозяин и после должных возлияний в честь богов и краткой поминальной речи об усопшем положил начало застолью. — Хочешь посмотреть, как мы разводим устриц? — спросил Плавций сенатора, наблюдавшего, как прекрасная Елена осторожно брала раковину кончиками пальцев, словно боялась допустить какой-то недостаточно изящный жест.

— Так ли уж необходимо говорить о дарах моря? — грубо прервал его Луций.

— А почему нет? Очень даже увлекательная тема, — не без лукавства возразил Аврелий, не терпевший подобной аристократической спеси.

«И моя семья древнее твоей, поэтому ты не смеешь смотреть на меня свысока», — подумал он про себя.

— Нам следовало бы обсудить юридические вопросы, — подсказала Плаутилла.

— Как же ты спешишь стать патрицианкой, моя дорогая! — поддел ее Фабриций.

— Тебе тоже следовало бы жениться на богатой плебейке, Луций, чтобы решить свои денежные проблемы! — не осталась в долгу женщина.

— Деньги мне не нужны, — с презрением заявил военачальник. — На войне не носят изысканных одежд, не теряют времени в пустых беседах, не предаются праздности. Воюют, и все! И хороший командир ест то же, что и легионеры, как делал божественный Юлий…

— Однако после военной кампании Цезарь становился совсем другим, — вмешалась всеведущая Помпония. — К двадцати пяти годам он уже набрал десять миллиардов долга, и ему пришлось завоевать Галлию, чтобы их вернуть. Вы же знаете, что он подарил Сервилий жемчужину, стоившую шесть миллионов сестерциев, а божественной Клеопатре…

— Солдату нет нужды швырять деньги на подарки женщинам! — прервал ее Фабриций.

— Кстати, о подарках. Аврелий, ткань, которую ты мне прислал, великолепна, — продолжала Плаутилла с невольным коварством. — Она кажется разрисованной, только рисунок уж очень правильный.

— Такую технику придумали в Индии. Эта ткань с острова Тапробана, [28] там вырезают рисунок на дереве, пропитывают краской, а потом прессом прижимают к ткани.

— Надо же! — удивилась Плаутилла.

— Похоже, на Востоке этот способ применяют еще для того, чтобы печатать буквы и делать копии одного и того же списка.

— Вот глупость! Просто сказки для легковерных дураков. Никогда в жизни такого не увидишь, сенатор. Папирус раскрошился бы! И потом, как можно даже предположить, будто какому-то дикому, далекому народу известны приемы, неведомые римлянам! За пределами империи — одно только варварство! — заявил Фабриций в порыве патриотизма.