Я посмотрел на нее.
— Дороти, могу я тебя кое о чем спросить?
— Конечно. О чем угодно.
— Ты хочешь остаться в Лондоне лишь потому, что ждешь того момента, когда поймают убийцу? Но ведь неизвестно, когда это произойдет.
Она резко остановилась и положила ладонь мне на руку. Ее бледное лицо в обрамлении черного капюшона было взволнованным.
— Мэтью, — заговорила она, — я вижу, что это ужасное дело буквально сжигает тебя изнутри. Мне очень жаль, что я фактически втравила тебя в охоту за убийцей, но я думала, что официальные власти не ударят для этого пальцем о палец. Теперь я вижу, что ошибалась и они ищут этого человека. Потому я хочу, чтобы ты оставил это им. На тебя это очень плохо влияет.
Я печально покачал головой.
— Я слишком глубоко увяз в этом деле, с которым связан и официальными обязательствами. Он… снова убил.
— О нет!
— В остальном ты права, Дороти, происходящее действительно словно сжигает меня, но я не могу отступиться. Тем более что я вовлек в это других людей: Гая, Барака.
Про себя я подумал: «А если бы я действительно решил оставить этого убийцу в покое, оставил бы он меня?»
— Не вини себя, — продолжал я. — Возможно, мы уже знаем, кто убийца. Мы поймаем его. И еще одно мы знаем точно: Роджер был случайной жертвой. То есть на его месте мог оказаться любой другой.
— Для меня это слабое утешение. Это даже хуже. Но что случилось, то случилось, и я должна жить с этим.
— Ты заметно успокоилась. Твоя внутренняя сила помогает тебе.
— Возможно.
— Ощущаешь ли ты помощь Бога? — спросил я, повинуясь какому-то непонятному импульсу. — Поддерживает ли Он тебя в трудную минуту?
— Я молюсь. Прошу помочь мне справиться с тем, что произошло. Но я не прошу у Господа освободить меня от горя, я должна сама справиться с ним. Хотя я до сих пор не могу понять, как мог допустить Всевышний, чтобы такой хороший человек, как Роджер, погиб столь страшной и нелепой смертью. Именно это я подразумеваю, говоря, что это еще хуже — то, что Роджер оказался случайной жертвой.
— Кто-то мог бы ответить на твой вопрос так: убийца — злой человек, который отвернулся от Бога и добра. А Бог предоставляет каждому из нас право на выбор.
Дороти покачала головой.
— У меня не лежит душа к подобной схоластике.
Некоторое время мы шли молча, затем она сказала:
— Ты очень смелый человек, Мэтью, если продолжаешь заниматься этим делом. Любой другой давно сбежал бы от него на край света, а ты — нет. Оно словно засосало тебя.
— Оно засосало и Барака, и Гая.
— Ты и вправду не можешь отказаться от него?
— Нет, уже не могу.
Мы дошли до вершины холма и стояли, озирая поля Линкольнс-Инн, переходящие в более отдаленные поля Лонг-Акра. По небу наперегонки бежали облака различных оттенков серого, обещая новый дождь.
— Ты помнишь нашу первую встречу? — внезапно спросила Дороти. — Тот случай с бумагами мастера Торнли?
Я улыбнулся.
— Помню, словно это было вчера.
Торнли был студентом, который двадцать лет назад учился с Роджером и со мной. В корпорации мы делили на троих клетушку, которую называли кабинетом. Мы с Роджером как раз работали, когда появилась Дороти, дочь моего начальника. Ей было велено передать мне, что назавтра назначены слушания и ее отец нуждается в моей помощи. Едва она успела все это рассказать, как в нашу каморку ворвался Торнли.
— Он был таким забавным толстым парнем, — смеясь, вспоминала Дороти. — На его круглом лице всегда играл румянец, но в тот момент он был бледен как смерть.
Я помнил, что он тогда по уши увяз в написании контрольной работы по земельному законодательству, которую должен был сдать на следующий день.
— Ну и историю он нам тогда рассказал! — подхватил я. — Дескать, он не сможет представить документ, потому что его съела собака! Глупое оправдание, но оно соответствовало истине. Ты хоть раз видела эту его собаку?
— Нет, она ведь жила у него дома.
— Здоровенная ищейка, которую он привез из деревни. Торнли держал ее в комнате, которую снимал на аллее Монашенок. Он даже продемонстрировал нам изжеванные обрывки документа, которые ему удалось спасти из пасти собаки. Некоторые из них все еще были в собачьей слюне.
— И мы помогли ему. Ты разложил обрывки по порядку, а мы с Роджером и Торнли переписывали то, что можно было прочитать. Но на некоторых чернила расплылись, и Торнли пришлось изрядно напрячь мозги, чтобы вспомнить, что там было написано.
— Некоторые пробелы восполнил для него Роджер.
— А на следующий день Торнли сдал эту работу, и она была отмечена за точность и аккуратность выполнения.
— Что стало с Торнли? Я не видел его с тех пор, как мы выпустились. — Я посмотрел на Дороти. — Ведь ты тогда и с Роджером встретилась впервые?
— Да, но пришла я в тот день именно к тебе.
— Ко мне?
Она едва заметно улыбнулась.
— Неужели ты думаешь, что у моего отца не было слуги, который мог бы передать тебе сообщение? Я предложила свои услуги, чтобы увидеться с тобой.
— Об этом я и не подумал. Но помню, как смотрел со стороны на ваш роман с Роджером и ужасно ревновал.
— Мне показалось, что я тебя ничуточки не интересую, и поэтому, когда я встретила Роджера…
— Значит, ты пришла, чтобы увидеть меня, — следом за ней тихо повторил я, ощутив тянущую боль в груди.
Я смотрел на плоскую равнину, переливавшуюся зеленым и коричневым цветами.
— Как мало мы друг друга знаем, — задумчиво произнес я. — И как легко совершаем ошибки.
— Да, — печально согласилась она.
— В последнее время… мне кажется, что даже Гая я знаю не так хорошо, как полагал раньше.
Я замялся, мучимый сомнениями, но затем посмотрел прямо на нее и сказал:
— Я не хотел бы, чтобы ты уезжала в Бристоль, Дороти. Мне будет тебя не хватать. Но решать тебе.
Она опустила глаза.
— Я ощущаю себя обузой для своих друзей.
— Для меня ты никогда не будешь обузой.
Дороти смотрела в поля. Возникла неловкая пауза.
— Нужно возвращаться, — сказала она, повернулась и пошла обратно.
Ее юбки волочились по мокрой траве.
Я боялся, что обидел ее, и вдруг понял: если она останется, по прошествии приличествующего трауру времени я буду просить ее руки. Возможно, со временем прежние чувства, которые она когда-то испытывала ко мне, вернутся. Возможно, они уже возвращаются, иначе зачем ей было бы вспоминать эту старую историю? И внезапно у меня возникло чувство, что Роджер одобрил бы это.